Избиратели насторожились. Я смущенно хмыкнул и облизнул губы.
- Понимаете, я не могу быть кандидатом.
- Но почему? - крикнул мой знакомый лысик откуда-то от дверей.
- Видите ли, мне нет двадцати одного года. Пока.
- А когда у тебя день рождения? - поинтересовались из толпы.
- В сентябре, - ответил я.
- А в чем же дело тогда? - простодушно удивились люди.
Тут до меня наконец дошел весь идиотизм ситуации. Наступила милая тишина; народ хмурил брови и ждал от меня ответа.
- Ах ты черт, тебе что, и восемнадцати нет?! - шепотом догадался Герман где-то сбоку. - Ай, блин, молчи, не признавайся, съедят!
Я поднатужился и посмотрел людям в глаза. - "Ты не рожден для политики", - сказала, перебирая четки, королева Изабелла, усмехнулась, вспыхнула красно-черным пламенем и ушла насовсем.
- Да нет, - сказал я, прокашлявшись. - Вы не так поняли. Понимаете, мне семнадцать лет. Вот какое дело. Я приехал поступать в вуз, и если не поступлю, то меня заметут в армию...
Катя и Варька переглянулись и посмотрели на меня как на сумасшедшего; Герман в ужасе схватился за голову. Я же ждал с бестрепетной душой деянью правому последствий. Последствия не замедлили: ропот пошел по нарастающей, по толпе прошел дружный вздох негодования, а потом из задних рядов послышался одинокий подозрительный голос:
- А где наша водка?
- Чем же это она ваша, - не выдержал Мишка. - Она теперь наша, а не ваша! Если Егор не кандидат, то и поить вас не за что! Эта водка нам для другого раза пригодится.
- Э, э! - завопили уже несколько голосов. - Водка наша, вы обещали!
- Так мы что обещали! - закричал Герман, бледнея и пытаясь повалить бочку набок, чтобы укатить ее. - Егор, помогай! - Мы обещали... если вы за Егора!..
- Жадина-говядина, пустая шоколадина! - взревели уже все хором.
Кое-кто уже карабкался к нам; Пармен скакал по краю сцены и отчаянно отпихивал народ каблуком, что-то беспорядочно выкрикивая; Александра Александровна пыталась пробиться ко мне, Катя и Варька, как княжны Таракановы, залезли на спинку задней скамьи и прижались к стене - лица у обеих были бледные и перепуганные.
- Эй, Герман, - попытался я позвать на помощь, но кривоногий герцог уже залез на занавеску, откуда разъяренная толпа пыталась его сдернуть.
Меня обступили какие-то абсолютно дикие мужики; никогда не думал, что в Питере, культурной столице, люди позволяют себе выходить на улицу с такими мордасами; потрясла меня, признаться, и переменчивость нашего народа, и та легкость, с которой они сменили уважение к мне на полное непонимание и агрессию.