В этот критический момент надо мной в последний раз мелькнул дневной свет, я уснул, и мне стали сниться идиотские сны.
Мне снилось, что мы с Катей стоим на лестничной площадке, а за окном не жара, а зима. Катя курит, причем дым вываливается у нее изо рта большими клейкими кусками. Лицо у нее состоит из четырех неравных частей, как будто ее голову разбили, как вазу, а потом обезжирили поверхность и склеили. Я стою рядом и хочу ее обнять-поцеловать, но мне мешает дым, и к тому же я боюсь, что лицо у нее расклеится от слюны.
Потом будто бы пришла Варя, я ее тоже хотел обнять-поцеловать (вот такой сон был эротический), но девчонки вдруг повели себя очень агрессивно. Они повалили меня на пол и стали лить в меня одновременно из четырех кувшинов различные жидкости, заставляя эмпирически, горлом, измерять их плотность. Их было целых четыре, и всякая звучала по-разному, отчего несколько звуков сливалось в один, как в песнях, когда поют на четыре голоса каждый свое. И мне стало очень хреново. Горло не вмещало всю эту дрянь, я стал задыхаться и проснулся.
Кругом было видно только жару и темноту; по полу, правда, тянуло гнилой свежестью, если можно так сказать. Я отдышался и опять стал спать.
Лучше бы я не спал, но я не мог удержаться. Сны, снившиеся мне во второй половине ночи, отличались неприличными подробностями. Если Фрейд прав насчет снов, то мне пора в психушку. Самое невинное: кот пил у меня из грудей молоко, а потом выяснилось, что это Чубайс в женском платье.
Утром я проснулся с трудом, хотя шел дождь, нисколько не посвежело. Я посмотрел при жарком сером свете неба (рваные тучи цеплялись за кресты церкви) на свой живот. Он был мертвенно бледен, и я понял, что разлагаюсь. Однако надо было идти на митинг.
5
Митинг дыбороссов должен был происходить на углу Конюшенной и Невского в десять утра. В без пяти десять я подошел на угол. В десять часов десять минут я забеспокоился. Вообще-то, додумался я, митинг тут проводить абсолютно негде. Во-первых, нет тени. А во-вторых, абсолютно нет почвы. Ландшафт был изрезан траншеями и рвами, то там, то сям пролетали булыжники, тужились трактора, матерились какие-то цыганские работники. Все тряслось, шум стоял до небес. Иностранцы и народ целенаправленно бежали через траншеи по досточкам. Земля под асфальтом была похожа на начинку голубцов: бежевое мясо и белый рис.
Я еще раз пригляделся и решил пройтись по Невскому в другую сторону: может, кого-нибудь встречу. Вскоре моя предприимчивость победила. На следующем же углу, на ровной гранитной поверхности, в тени огромного тополя, я увидел орды народу под разноцветными флагами.