Все, что происходило с ним после этого, Романцев воспринимал как непрерывную серию кошмарных видений.
Он видел, например, самого себя как бы со стороны и притом совершенно не понимал, как такое может быть. Все это смахивало на видеоролик, закольцованный по времени, действие в котором занимает не более десяти секунд. С той лишь разницей, что все события происходили в реальности, где человеческой сущности не полагается раздваиваться и где один и тот же индивидуум не может одновременно быть актером, играющим на сцене отведенную ему самой жизнью роль, и зрителем, наблюдающим за самим собой из партера.
Ролик, который он крутил как бы сам для себя, надо сказать, был препаршивый.
Вот Романцев, чье осунувшееся лицо вдруг стало как-то по-особенному безразличным, полностью отрешенным, перекладывает пистолет из правой руки в левую. Вот он вытирает потную ладонь о штанину и вновь перекладывает ствол в свою рабочую руку. Напоследок бросает напряженный взгляд в сторону тамбура, откуда вот-вот в операционный зал могут ворваться чужаки. Медленно и в то же время решительно подносит пистолет к виску…
И нажимает на курок.
Романцев не знал, сколько раз подряд он «просмотрел» этот кошмарный ролик и сколько раз он пытался покончить с собой. Ему показалось, что все это длилось с ним целую вечность. Но все же наступил такой момент, когда он сказал себе: «все, баста!», потому что к этому времени уже осознал — «хребтом», по выражению Ураева, что добром для него все это не кончится и что он должен, нет, обязан как-то вырваться за пределы этого ирреального закольцованного мирка…
Дверь запасного выхода была чем-то привалена. Он нажал плечом, затем еще сильнее, чтобы увеличить просвет. Резко и неприятно потянуло запахами прогоревших пороховых газов, но Романцев, преодолев позыв к рвоте, продолжил что есть сил нажимать на броняшку, пока не протиснулся на нижнюю площадку запасной лестницы.
Здесь, среди груды доспехов и чьих-то окровавленных ошметков, он обнаружил Феликса Ураева — его «броник» на груди был пробит как минимум в двух местах. Рядышком с Ураевым, почти что в обнимку с ним, лежал мертвый «стелс» — в забрале его шлема зияла дыра величиной с кулак…
По темечку ударила капля, тяжелая, затем еще одна и еще… Чуть отклонившись, Романцев подставил под тоненькую прерывистую струйку ладонь — откуда-то сверху сочилась кровь. Подсвечивая себе мощным фонарем, он поднялся на несколько ступеней, где на предпоследнем витке «улитки» обнаружился еще один мертвый чужак, экипированный в боекомплект «стелс», — вначале он увидел оторванную чуть выше колена ногу, а затем и все остальное.