Днем раньше Матильде издалека представилась картина, как ее брат верхом на лошади, казалось, с триумфом вел за собой такси.
В этот день, когда часы пробили три, такое же облако пыли объявило о появлении Кэли Джона верхом, другую лошадь он вел на поводу, а желтая машина следовала за ними, потому что лошадей надо было привезти с Джейн-Стейшн.
Он был столь же немногословен, как и накануне.
— Дашь нам что-нибудь поесть?
Днем он ничего не ел, а Майлз Дженкинс удовлетворился сандвичем в какой-то забегаловке.
Пока Матильда накрывала на стол, Майлз под изумленным взглядом Гонзалеса, который занимался лошадью патрона, отвел свою кобылу в конюшню.
— Ты что-нибудь еще привез с собой?
— Ничего…
Конверт, который он запер у себя в комнате, — не в счет. Дженкинс ел на удивление, как змея, которая набивает себя с хвоста до головы, чтобы заснуть на недели, с той только разницей, что Майлз на вид не менялся в объеме.
Потом он встал, дотронулся до шляпы, которую так и не снял:
— Что мне делать, патрон?
Только тогда Матильда поняла, что брат его нанял.
— Поищи, куда поставить машину. Займись этим вместе с Гонзалесом и китайцем. Они найдут тебе и постель. Завтра мы рано уезжаем.
Она поняла и про машину и не нашлась что сказать.
Кэли Джон, ничего не объясняя, вошел в комнату, чтобы переодеться, как у него было заведено. На мгновение он задержался и окинул взглядом порог, отделяющий его комнату от общей гостиной. Это был большой камень, который обтесывали они вместе. Они… Он и другой…
Дом они строили из всего что попало. Он не был таким, как теперь. В 1903 году в нем была одна-единственная комната, которая стала теперь общей гостиной, остальное понемногу пристраивалось, и другого уже давно не было в доме, когда были сделаны ванные комнаты и проведено электричество.
Он снова склонился над переснятым документом.
Он разглядывал письмо, которое увеличивалось еще больше под лупой, до того, что в глазах у него заплясали черные полосы.
Он вышел, привычно кинул взгляд на лошадей в корале. Усевшись на изгороди, Дженкинс начищал до блеска стремя, а машина желтела неожиданным пятном под крышей, где хранился фураж.
Он чувствовал себя опустошенным и несчастным. Впервые за долгое время ему захотелось с кем-нибудь посоветоваться, но не было человека, который мог бы ему что-нибудь посоветовать. За окном он с трудом различал фигуру Матильды, следившей за ним взглядом: не понимая причины, она чувствовала его отчаянное состояние и не знала, как утешить его и успокоить.
Так можно или нельзя потерять тридцать восемь лет жизни? Даже собственной? Нет!