Убрать – не убить; такой костолом пригодится позже в делах, но без прямых выходов на Старца.
А поскольку в большой игре мелочей не бывает, то Берия через свои давние возможности сделал так, что в Швеции снова заговорили о судьбе похищенного барона Валленберга; с этими материалами он и отправился к Сталину; тот жадно интересовался всем тем, что происходило за кордоном.
Читая спецсообщение, заметил:
– Стокгольм – самый скучный город из всех, где мне приходилось работать... Я там, кстати, в одном номере с Алешей жил, с Рыковым...
На этот раз Аркадий Аркадьевич встретил Исаева сумрачно, из-за стола не поднялся, несколько раздраженно кивнул на стул, что стоял возле маленького столика, поставленного перпендикулярно к его большому, с резьбой, письменному; сцепил свои крепкие пальцы и начал монотонно ударять ребром ладоней по толстому стеклу, под которым лежал список телефонов и фамилий.
– Объясните мне, – заговорил он наконец, аккуратно подыскивая нужные слова, – почему вы... полковник МГБ... ни на йоту не верите нам?
Исаев не торопился с ответом; удержался, чтобы не хрустнуть пальцами; до натужной боли в ладонях сжал кулаки и откинулся на спинку стула:
– Во-первых, я никогда – во всяком случае официально – не был еще «коронован» званием полковника МГБ. Я просто Штирлиц... Для меня достаточно... И потом, это какое-то странное новшество – держать полковника МГБ в камере внутренней тюрьмы... Впрочем, может быть, у руководства есть на этот счет свои новаторские соображения... Во-вторых, вы сказали «нам». Следовательно, вы не разделяете себя с Деканозовым? И с тем человеком, к которому вы меня подняли, когда он орал на меня в присутствии Деканозова, как уголовник с Хитрова рынка... Вы едины с Сергеем Сергеевичем? А он держал меня на стуле, покуда я не валился на пол, потеряв сознание. Вы едины и с теми, кто глумился надо мной во время морского путешествия? Не разделяете себя с ними?
– Не разделяю, – отрубил Аркадий Аркадьевич; взяв карандаш, быстро написал несколько слов на маленьком листочке бумаги и молча передал Исаеву, приложив при этом палец к губам.
Исаев посмотрел бумажку, отставив ее от себя, – почерк был мелкий, неразборчивый; Аркадий Аркадьевич протянул ему очки, продолжая рубить:
– И никогда не буду отделять себя от моих друзей, запомните это! А демагогия вам не к лицу, стыдно! На бумажке было написано: «Еще как отделяю!».
– Если не отделяете себя от них, я вообще не стану с вами разговаривать, – ответил Исаев, кивнул на карандаш.
Аркадий Аркадьевич словно бы ждал этого; протянул ему «фарбер».