«Я вижу, – думал Берг. – Я все вижу. Ты хочешь что-то мне сказать, старик... Скажи, все равно ведь тебе не жить спокойно... Всегда перед тобой будет стоять лицо сына... Ты ведь знаешь, кто погубил его. Ну скажи!»
Дорнброк выдержал его взгляд, но почувствовал, как стало резать в глазах. Он притронулся пальцем к сухим векам и ощутил резкую боль.
– Вы не упустили никаких деталей, которые позволили бы мне найти убийцу вашего сына? – тихо спросил Берг. – Я найду его, господин Дорнброк. Только с вашей помощью я бы сделал это значительно быстрее... Вы же отец, господин Дорнброк...
Дорнброк закрыл глаза, давая понять, что он очень устал.
– Итак, вы считаете возможным самоубийство вашего сына? – тихо спросил Берг. – Вы, отец, считаете это возможным?
И Дорнброк, не открывая глаз, ответил:
– Да.
...Берг знал теперь почти все о последнем дне Ганса Дорнброка. Он опросил сорок семь свидетелей и сейчас имел точную схему того рокового дня. Оставался лишь один пробел. Берг знал, что, вернувшись из Токио, прямо с аэродрома Ганс поехал на теннисный корт. Он сыграл два хороших гейма один на один с тренером Людвигом, потом провел шесть геймов в паре с Вилли Доксом, журналистом из Лондона, а после этого, приняв горячий душ, отправился в свое бюро.
Берг знал теперь, что секретарь передал Гансу список звонивших во время отъезда. Набралось три странички плотного машинописного текста. Ганс пробежал фамилии, споткнулся на одной – «Павел Кочев. Болгария», поинтересовался:
– Кто это?
– Ученый из Болгарии. Стажируется в Москве. Хотел встретиться с вами.
– Это его телефон?
– Да. Но я думаю, что он уже уехал. Звонок был неделю тому назад.
– Что ему нужно?
– Он не сказал об этом. Он лишь поинтересовался, не можете ли вы с ним встретиться.
– Благодарю вас. Попросите ко мне доктора Бауэра.
Но Берг не знал, о чем беседовал Ганс с Бауэром, и это был тот главный пробел, который сводил на нет все доказательства прокурора...
...Когда Бауэр вошел к Гансу, по обыкновению подтянутый, улыбающийся, Дорнброк представил себе, как сейчас изменится Бауэр, когда он скажет ему о провале переговоров с Лимом. Ганс знал, что всю предварительную работу проводил Бауэр, и понимал, какой это будет для него удар, – отец простит Ганса, но он никогда не простит провала Бауэру.
– Я должен вас огорчить, – сказал Ганс, – наши азиатские планы подлежат переосмыслению.
– Да? – удивился Бауэр. – А мне казалось, что там все отлажено достаточно точно.
– Мне тоже так казалось поначалу. Однако неразумное упорство китайской стороны...
Бауэр перебил его: