– Это ерунда, дорогой Ганс! Пусть вас это не тревожит.
– Меня это перестало тревожить лишь после того, как я отказал им в паритетности...
– Ну, это не беда, – сказал Бауэр, – я уже послал шифровку мистеру Лиму, что Фридрих Дорнброк, в отличие от Ганса Дорнброка, согласен на их условия. Видимо, послезавтра я полечу туда, подпишу соглашение. Лиму прилетать сюда неудобно, вы же знаете – мы здесь на виду...
Бауэр сейчас не улыбался. Он смотрел на Ганса с нескрываемым презрением, и лицо его было как маска.
– Кто... Кто позволил? – спросил Ганс, поднимаясь из-за стола. – Кто вам санкционировал это?
– Я же сказал – ваш отец. И группа членов наблюдательного совета, посвященная в Н-план.
– Я опротестую это решение.
– Вы опоздали. Решение утверждено всеми членами наблюдательного совета. Закон против вас.
(Ганс вспомнил Исии утром, после того как от нее ушел доктор Раймонд из английской колонии. Она казалась ему прозрачной – так бледно было ее лицо и тонкие руки. Он сказал ей тогда, обняв, что больше никогда над ней не будет радиоактивного облака, и все наладится, и болезнь ее пройдет, и увез ее в тот же день в Токио.)
– Я обращусь в прессу, Бауэр.
– Пожалуйста.
– Это будет скандал.
– Скандала не будет. Мы докажем, что вы заболели.
Бауэр тяжело смотрел на Ганса, но его лицо – все кроме глаз, – было по-прежнему улыбчивым, открытым и добродушным.
«Что, мальчик? – думал он. – Получил? Барский сын решил поиграть в добродетель? Мелюзга, на что замахиваешься? Я шел к моему делу через голод, унижение и предательство идеалов. Как я плакал по ночам, когда начал служить твоему отцу?! Как я скрывался от моих прежних друзей?! Как я стыдился самого себя! Но мне никто бы не помог кормить мать, сестер и дядю – никто! Когда твой отец сидел в тюрьме, тебя все равно возили в школу на „майбахе“ и жил ты в пятикомнатном номере, в лучшем отеле Дюссельдорфа, потому что вашу виллу отобрали американцы! Когда я голодал, а твой отец сидел в тюрьме, тебе все равно привозили парное мясо из Баварии, а я пил морковный кофе, защищая в суде бедняков, виновных лишь в том, что они бедняки... Что, барский сын?! Ты, кажется, хочешь драться? Я уничтожу тебя, маленький сытый барин, потому что моя жизнь стоила мне горя и чести, а тебе твоя жизнь ничего не стоила... Чего же она тогда вообще стоит?»
Ганс опустился в кресло, закурил.
– Я вам еще нужен? – спросил Бауэр.
– Если позволите, я задержу вас на несколько минут...
– О да, конечно... Как слеталось? Много впечатлений? Говорят, Азия – это фантастично? Мистика и надмирность... А какие женщины! – вдруг рассмеялся Бауэр. – Я возьму у вас консультацию перед вылетом, ладно?