– Скажите, – начал я, – вы говорили, что доверяете мне, и при этом употребили слово «во-первых». Быть может, существует и «во-вторых»?
– Быть может, – сказал Леппих.
– В чем же оно заключается?
– Оно заключается в том, что я принимаю вас за одного человека. – Леппих встал и подошел к окну.
– Поэтому вы и решили избавить меня от Фальковского?
– Justement. (Именно (франц.)) Как раз поэтому.
– А если я не тот человек?
– Этого я и боюсь, – сказал Леппих. – Быть может, того человека вообще не существует.
– Как так?
– Ах! – Леппих взмахнул рукой. – Фантазия, домыслы! Послушайте… – Он повернулся ко мне: – Я только хочу вас спросить. Вы были в Финском походе?
– Да, был.
– А был ли у вас товарищ, который еще вам лошадь продал, белую лошадь?
– Было такое.
– А где он сейчас?
– Погиб, – сказал я, вспомнив слова Листова. – Убит под Гриссельгамом.
– Да, это вы… – пробормотал Леппих. – Кому же еще… Я как услышал фамилию Берестов, как посмотрел на вас, сразу подумал… Нет, но кому же еще, как не вам…
– О чем вы говорите?
– О чем я говорю? Если бы я сам знал толком… – Быстрыми шагами он стал расхаживать по комнате.
– И все же?
– Послушайте. – Он остановился. – По выговору за кого меня можно принять?
– Пожалуй, за немца.
– А так? Следите, следите за мной. – И чистой скороговоркой он выпалил: – Стоит поп на копне, колпак на попе, копна под попом, поп под колпаком… Еще – шли три попа, три Прокопья-попа, три Прокопьевича, говорили про попа, про Прокопья-попа, про Проскопьевича!
Все это он выговорил не переводя дух.
– А так за кого меня можно принять?
– За кого? – повторил я с недоумением.
Я слышал бойкую русскую речь, особенно непривычную в устах иностранца, который до того говорил с сильным акцентом.
– Скажите, – он подходил ко мне, словно подкрадываясь, глаза горели, – только одно мне скажите. Умоляю, скажите правду, – лицо его исказилось, сделалось неправильным, – только одно слово… Я уверяю, мне это нужно из высших соображений, вы не подумайте, ради бога… Нет, вы позволите мне задать вопрос?
– Да спрашивайте. – Я пожал плечами.
– Мм… он не из легких, этот вопрос… – На лбу его показались капли пота. – Ведь я-то вам почти уж открылся… Все рассказал.
– Открылись? Но в чем?
– Ах! – Он махнул рукой и вдруг выпалил почти с отчаянием: – Сколько вам лет?
– Сколько мне лет? – Я удивился.
– То есть… – забормотал Леппих. – Я не в том смысле… Вы не подумайте… Словом, вам, может быть, трудно назвать свой возраст?
Это был, что называется, лобовой вопрос. Он что-то знал или о чем-то догадывался.
– Мой возраст… – повторил я. – В некотором смысле мне и правда нелегко сказать, сколько мне лет. Но вы-то что имеете в виду?