Надо было заявить, что Сталин воспарил. Даже просто написать – исчез. И все бы поверили. И продолжала бы существовать великая легенда. Чем Сталин хуже этого малого из Назарета?!..
А так – стоят у мавзолея недовольные раскормленные дядьки. С виду – разодетые пенсионеры…
Жизнь становилась все более тусклой и однообразной. Даже злодейство носило какой-то будничный, унылый характер. Добро перерождалось в безучастность. Про хороших людей говорили – этот не стучит…
Я не помню, чтобы мой отец всерьез интересовался жизнью. Его интересовал театр. 3а нагромождением отцовских слов, поступков, мыслей едва угадывалась чистая, нелепая душа.
Вспоминается его разговор с писателем Минчковским. Минчковский выпил и сказал:
– Донат, представь себе, я был осведомителем.
Отец возмутился:
– Я больше не подам тебе руки!
Минчковский объяснил:
– Я хороших людей не закладывал. Только плохих.
Мой отец на секунду задумался и произнес:
– Кто же тебя, Аркадий, поставил судьей? Что значит – плохие, хорошие? Почему это решал именно ты? Разве ты Христос?!.. (Последняя фраза, я уверен, когда-нибудь зачтется моему отцу.) Минчковский снова пояснил:
– Плохие – это те, которые друзей не угощают… Которые пьют в одиночку…
– Тогда еще ничего, – сказал мой отец.
В те годы он был чуть ли не доцентом музыкального училища, где по его инициативе создали эстрадный класс.
Там он и преподавал. Студентов называл учениками. В манере Пифагора…
Ученики его любили за демократизм. Но обстановка в этом заведении была довольно гнусная. Один из педагогов написал донос. Там говорилось, что мой отец развращает студентов. Ходит с ними по ресторанам. Ухаживает за молоденькими девушками. И так далее. Донос был анонимный.
Отца пригласили в дирекцию. Показали ему злополучную бумагу. Отец вынул лупу и говорит:
– Позвольте взглянуть?
Ему разрешили.
Он склонился над бумагой. Через минуту раздалось тихое бормотание:
– Так… Нажим в заглавных буквах… Шатен… Промежуток между "бэ" игвердымзнаком…Узкиеглаза… Незамкнутый овал… Курит одну сигарету за другой… "Эр", переходящее в "е"… Ботинки сорок третьего размера… Хорошо… Короткий росчерк над буквой "дэ"… Усы… Перекладина… Оборванная линия…Шурка Богуславский…
Затем отец поднялся и торжественно воскликнул:
– Это написал Шурик Богуславский!
Анонимщика разоблачили. Предпринятое отцом графологическое исследование дало блестящие результаты. Богуславский сознался.
Было организовано собрание. И мой отец сказал:
– Шура! Александр Германович! Ну как же ты, член партии, мог это совершить?!
Я потом говорил отцу:
– То, что Богуславский – коммунист, вполне логично. Это-то как раз логично и естественно…