Сообщений о матери не поступало, кроме известий, что она находится в монастыре в безопасности. Амброзиус не передавал ей посланий. Если бы до нее дошло, что с Графом Британии находится некий Мерлинус Амброзиус, то она все поняла бы. Но письмо или послание от противника короля могло лишний раз подвергнуть ее жизнь опасности. Она узнает, – говорил Амброзиус, – и достаточно скоро.
В действительности же до этого момента оставалось еще пять лет, но... время стремительно летело. Когда в Уэльсе и Корнуолле стали назревать события, Амброзиус ускорил свои приготовления. Если уж народу на западе потребуется лидер, то у него были все намерения стать таковым. Он выждет и позволит Вортимеру стать тем клином, которым они с Утером расширят образовавшуюся трещину. Тем временем обстановка в Малой Британии нагнеталась. К Амброзиусу обращались все с новыми и новыми предложениями дать войска, заключить союз. Округа сотрясалась от топота лошадей и марширующих людей. В кварталах инженеров и оружейников до поздней ночи не смолкал перезвон. Люди старались за одно и то же время сделать два оружия вместо одного. Приближался решающий момент. Когда он наступит, Амброзиус должен быть во всеоружии, без намеков на поражение.
Человеку нельзя потратить полжизни на создание смертоносного копья и потом потерять его, бросив наугад в ночную тьму. Не только люди и средства, но время, настрой и даже ветер должны помочь ему. Сами боги должны открыть перед ним ворота. Именно для этого они и послали меня к нему. Я вовремя предстал перед ним со словами победы и видением непобежденного бога, которое убедило его и, что еще важнее, находившихся с ним воинов, что приближается наконец тот час, когда они смогут нанести победный удар. К своему страху я обнаружил, что он меня ценил.
Будьте уверены – я больше никогда не спрашивал его, какое он собирается найти мне применение. Он сказал об этом без обиняков. Терзаемый гордостью, страхом и желанием, я старался познать все, чему мог вообще быть научен, сделать себя доступным силе, которая была единственным, что я мог дать ему. Если он ожидал иметь под рукой готового пророка, то ему, вероятно, пришлось разочароваться. В прошедшем периоде времени я не видел ничего особенного. Знание, по-моему, препятствует предвидению. Это же было временем познания. Я учился у Белазиуса, пока не превзошел его, научившись делать то, чего он никогда не умел, – применять расчеты. Для Белазиуса расчеты являлись видом искусства, для меня таковым было пение. Долгие часы я проводил в квартале инженеров, пока меня оттуда не вытаскивал ворчащий Кадал. Такие занятия, говорил он, позволяют водить компанию только с банной прислугой, не больше. Я записал на память всю медицинскую науку, которую преподал мне Галапас, добавив кое-что из практического опыта, который приобрел, помогая военным медикам. Я обладал полной свободой перемещений по городу и лагерю. Используя имя Амброзиуса, я, как молодой волк, наслаждался имеющейся свободой. Учился я и у каждого встречного. Вглядывался, как обещал, в свет и тьму, в солнечный свет и неподвижную воду. Побывал с Амброзиусом в святилище Митры у фермы и с Белазиусом на лесных сборищах. Мне даже позволили присутствовать на совещаниях, проводившихся Графом со своими командирами, хотя никто не питал иллюзий в отношении моих скудных военных способностей. Если только, сказал однажды насмешливо Утер, он не вознесется над нами, подобно Джошуа, и не придержит солнце, дав поработать нам на полную катушку. Но шутки в сторону. Для людей он нечто среднее между посланцем Митры и осколком священного креста. Не при вас будь сказано, брат, но он принесет больше пользы, стоя на холме в качестве талисмана удачи, нежели на поле боя, где он не продержится и пяти минут. Он мог бы выразиться и похлеще, учитывая, что в шестнадцать лет я забросил ежедневные упражнения в фехтовании, дававшие человеку необходимый минимум навыков самозащиты. Узнав об этом, отец рассмеялся и ничего не сказал. Уже тогда он, в отличие от меня, знал, что я способен защитить себя по-своему.