— Я всегда все помню.
— Ну, я рад. Дай-ка мне фотку, что у тебя в кармане, — и, когда опер протянул ему фоторобот Пустовалова, Кравченко сунул его в карман куртки. — У тебя таких много, а мне теперь эта морда и самому понадобится.
Сидоров приподнял брови, всем своим видом выказывая: «Ты-то еще что дерзишь?»
— Там женщины, Шура. На даче Зверевой, — пояснил Кравченко, смягчая тон. — О них мы теперь должны думать в первую очередь.
Мещерский вернулся бледный и задохнувшийся после своего печального марафона, передал черный пенальчик радиотелефона оперу.
— Дома все тихо, — сообщил он. — Естественно, я никого ни о чем не спрашивал пока.
— Ив будущем помолчи, — приказал Сидоров, набирая номер отдела, — вот что, ребята, договариваемся как жентльмены: спрашивать теперь — мое дело, а вы… Алло, дежурный? Сидоров говорит, соедини меня с Пал Сергеичем. Срочно! И свяжись с экспертами. Кто сегодня дежурит? А этот, новенький… Давай всех вызывай. Да. Случилось. На территории дачного кооператива. Двадцать второй километр. Давай опергруппу сюда. И прокурору сообщи.
В роли понятых на этот раз побывать не пришлось.
Местный отдел милиции высадил настоящий десант, а в качестве «беспристрастных» взяли двух охранников из сторожки. По их вытянувшимся лицам Кравченко определил — как те боятся теперь лишиться своей спокойной, сытой работы.
— Что, проворонили? — рявкнул на них Сидоров. — Турнут вас теперь за халатность по первое число. И поделом!
— Да мы… Тут никого ведь не было! Чужих. Мы же никуда не отлучались от пульта! Пленки вон можете посмотреть.
— Посмотрим, дайте срок.
Что далее происходило при осмотре места происшествия, Кравченко и Мещерский так и не узнали. Им было приказано сидеть в дежурной машине на шоссе. Сидели они там аж до половины шестого вечера. От голода, волнения, бензиновой вони, а главное, от сознания того, что вот случилось нечто дикое, неприятное и страшное, о котором теперь придется поневоле говорить и думать все ближайшие часы и дни, у Мещерского глухо ныл затылок — словно его съездили по черепу чем-то увесистым и мягким.
— Кто ей сообщит о его смерти? — спросил Кравченко, мрачный как туча.
— Уступаю тебе.
— Да? А впрочем, это не наша обязанность. Это Сидоров тут вопросы задавать намеревался. Ну и пусть. А мы с тобой, Серега, будем немы как рыбы.
— И как долго?
— То есть?
— Я спрашиваю: как долго немы?
Кравченко вздохнул:
— Наше дело теперь молчать, слушать, смотреть и делать выводы. Раз уж вляпались в такое дело по дури своей…
— Я не виноват, Вадя! Откуда же я знал, что все так обернется?