— Плохо, — отрезал Дэн. — Плохо, Магдалина.
— И чего переживаешь? — резко сказала я. — Максимум — не доносит этого ребенка, бывает.
— Мне этот нужен! — яростно зашептал он. — Я уже имя ему подобрал! Серегой назову, в честь лучшего друга! Я фотографии этого ребенка уже видел! Висит головкой вниз, клубочком свернувшись — а носик уже видно что мой!
— Заткнись! — не выдержала я. — Хрен тебе, а не носик твой!!! Весь дом знает, что Ленка твоя ублюдка носит, один ты не в курсе!!!
— Чего ты сказала? — угрожающе — ошеломленно сказал он.
— Того! — рявкнула я. — Ты уж меня извини, что проболталась, но уж сильно тошно смотреть, как ты тут сюсюкаешь! Носик твой, видите ли!!!
Дэн молча затушил сигарету, прикурил новую и спокойно сказал:
— Знаешь, Магдалина, я был о тебе лучшего мнения. Я спать ложусь, иди к себе.
— Что, не хочется с женушки крылышки — то снимать? — недобро усмехнулась я. — Я тебе как человеку говорю, а ты очевидное признавать не хочешь. И не одна я это знаю, имей в виду. Мне — то что? Тебе жить. Но вот когда ребенок родится якобы недоношенным, восьмимесячным — подумай о том, как ты его в этот дом принесешь, где все знают что ты ему не отец!
— Кто тебе это наплел??? — резко спросил он.
— Источники самые надежные! — мило улыбнулась я. — Аль ты перед тем как она забеременела не уезжал из дома на месячишко — другой?
Дэн молчал.
— А потом — то, что она через недельку после твоего возвращения о беременности сказала — на размышления не наводит? — добивала я его.
— Магдалина, — устало сказал он. — Я люблю Ленку. Иди спать и не занимайся дешевыми интригами.
Я встала и пошла к себе. У двери обернулась и четко сказала:
— Ты меня сейчас — обидел. Назвал врушкой и интриганкой. Хрен на тебя, воспитывай ребенка от своего лучшего друга.
И ушла.
Я потом долго не могла уснуть — так мне было обидно. Я к нему как к человеку — а он…
Утром за завтраком я Дэна не увидела. Я проспала и встала только к десяти часам. Кое-как выклянчив у невзлюбившей меня поварихи кофе с булочкой, я устроилась на террасе и, блаженно жмурясь, принялась завтракать.
— Обед уж скоро, а она, барыня, только встала, — шипела Верунька из холла, причем специально так, чтобы я слышала.
Я игнорировала ее. Хочет повыступать — так пусть ей. Пусть пользуется тем, что я тут гостья. Иначе она б у меня давно получила расчет.
Да и утро было такое чудесное, что ругаться совершенно не хотелось. Прямо передо мной росла сирень, и ее ветки тянулись на террасу. Я пила кофе и увлеченно рассматривала, как по ветке — с листика на листик — ползет божья коровка. На небе не было ни облачка, солнышко ласково светило с высоты. В такую погоду невозможно грустить и печалиться.