– Господи! Господи! – охала она.
Тем временем первая утка уже была на лестничной площадке и металась там, натыкаясь на стены, пугаясь собственных воплей. Еще две стартовали с заднего ряда и, тяжело взмахивая крыльями, пронеслись мимо нас, как два волейбольных мяча. Но мы уже успели войти в класс, и Фрида закрыла дверь. В последнюю секунду утки ухитрились изменить курс и приземлились на столе Трясогузки.
Катти наградила меня ослепительной улыбкой и высунула язык, так что я разглядела следы собственных зубов. Она поймала одну утку и держала за шею, чтобы та не могла ее ущипнуть.
– Ощно отщройте! – прошамкала Катти покусанным языком.
Мы принялись ловить уток. Гонялись за шипящими, орущими, щиплющимися тварями по полу и партам и одну за другой вышвыривали из окна. Птицы слетали на школьный двор, прямо к ногам изумленного сторожа, который, разинув рот, наблюдал за происходящим. Последняя утка попыталась было найти убежище на лампе под потолком. Блетан и Стефан до тех пор обстреливали бедняжку мелками, пока она, вконец перепуганная, не бросилась в открытое окно.
Когда последняя пленница была изгнана, в классе воцарилась неловкая тишина. Лампа, на которой минуту назад пыталась укрыться невинная птица, все еще покачивалась, словно от ветра, тускло освещая перевернутые парты, разбросанные тетради и учебники, стулья, угрюмо привалившиеся друг к другу, и хрустящий слой на полу – хлебные крошки, раздавленный мел, птичий помет и обрывки бумаги.
И среди этого разгрома молча, не шевелясь сидела Трясогузка, словно гигантская кукла в белом платье. Она вытянула ноги и прислонилась спиной к пианино. Если б не открытые глаза, можно было бы подумать, что она спит, сложив на животе большие красивые белые руки. Жуткое зрелище.
– Они улетели, фрекен Эрлинг, – тихо сказала Нетта.
Учительница не отвечала. Тонкие крылья носа трепетали, словно хотели унести свою хозяйку прямо в окно. Мне стало как-то не по себе. Выражение лица у Трясогузки было такое же печальное, какое бывает у моей мамы после шумного праздника, когда гости разойдутся, а она сидит и курит, одна в рассветных сумерках.
Никто не знал, что делать.
– Все прошло, – твердили мы.
Но она не отвечала.
Осторожно, словно боясь разбудить кого-то, мы расставили по местам стулья и парты. Хитрюга Пепси нацепил на указку тряпку и оттирал ею пол.
– Ну зачем нужно было так делать? – вдруг спросила Трясогузка, не обращаясь ни к кому.
Мы вздрогнули. Мы уже свыклись с тишиной.
– Это все я, – призналась я.
– Что?
– Это я их принес. Не думал, что так выйдет.