Слопав жаркое, приготовленное нам на обед, и закусив сосисками, ливерным паштетом, салями и фисташковым мороженым с шоколадным соусом, Килрой удовлетворенно рыгнул, и глаза его стали сами собой закрываться. Он широко зевнул. Видно, устал не меньше моего.
Мы устроились на кровати из красного дерева. Я слышала, как дедушка внизу разъезжал по кухне в инвалидном кресле, давал указания маме и Ингве, звонил по телефону и приглашал на завтра гостей, а мы с Килроем шептались обо всем, что стряслось за минувшую неделю.
Я уснула, уткнувшись носом в его мягкую теплую шерсть. Но и сквозь сон слышала певучий дедушкин голос.
В КОТОРОЙ ХРУСТАЛЬНАЯ ЛЮСТРА СВЕТИТ С ЯБЛОНИ, ИГРАЕТ ОРКЕСТР СТАРИКОВ И СТАРУШЕК, МЫ С ДЕДУШКОЙ В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ ТРЕМСЯ НОСАМИ, А ПРАЗДНИК И ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЮТСЯ В НОЧИ
Я спала. До самого вечера. Лишь к ужину встала перекусить. Мы ели в кухне. Там все было вперемешку: салатники, кувшины, блюда, кастрюли, сковородки, бокалы. Воздух был полон испарений и всевозможных запахов. Потом я опять задремала под шум однотонный мутовки, бульканье кастрюль и звон половников.
Проснулась я, когда в окно засветила луна и над кроватью склонился дедушка, его блестящий лысый череп сиял, как вторая луна. Не знаю, дотронулся он до меня или нет. Может, я проснулась оттого, что он просто сидел и смотрел на меня.
Я открыла глаза, и дедушка положил свою огромную руку на мою.
– Вот хотел посидеть с тобой немного, прежде чем ложиться, – сказал он.
Я кивнула. Все было совсем как в детстве, когда я болела корью и никто не знал, поправлюсь ли. Тогда дедушка вот так же сидел, держа меня за руку. Но теперь-то я была здорова. Давно так хорошо себя не чувствовала.
– Ну, полегчало тебе? – спросил дедушка. Словно прочел мои мысли!
– Угу.
И я, посмеиваясь, поведала ему обо всем, что случилось после нашего последнего разговора. В темноте было так легко рассказывать. Ничто не отвлекало.
Я рассказала об утках, о вечеринке у Катти, о поединке с холодом и озерными волнами, об Исаке, о сарае и о том, как Трясогузка не могла поверить в мое перерождение. Дедушкина рука на моей казалась тяжелой, как нагревшийся на солнце камень, и в то же время легкой, словно он играл еще на виолончели, теперь разбитой.
– Похоже, демоны до поры до времени отступились от тебя, – заметил дедушка. – Может, тебе без них еще взгрустнется. Как ни странно, даже о неприятностях начинаешь скучать, когда они проходят. Удивительно, правда? – Он вздохнул.
И я догадалась, что он имел в виду не только мои злоключения.
– Ага, – поддакнула я.