— Ну? — произнес он почти шепотом. — Что ты об этом думаешь?
Я заставила себя взглянуть на картины на стене.
— Как ты считаешь, Британский музей мог бы ими заинтересоваться, любовь моя? — спросил он.
Я, не отрываясь, смотрела на одну из картин, которую видела и раньше: руки, выступающие из пламени, глаза, расширенные от ужаса. Безумие… Ад. Я содрогнулась.
— Я писал то, что приходило ко мне на ум. И теперь понимаю, что эти образы были только тенью воспоминаний. Вот почему до и после сеансов я страдал головными болями.
Николас подошел ко мне сзади и схватил за руку.
— У меня настроение писать снова, любовь моя. Есть возражения?
— Никаких, милорд.
Он поднял с мольберта полотно, прикрытое тканью, потом повел меня обратно в спальню. Закутав мои плечи плащом, Николас повел меня сначала в коридор, а затем во двор, где уже поджидал экипаж. Мрачный и торжественный кучер, как обычно, стоял у дверей экипажа.
Мы тотчас же двинулась в путь. Милорд сидел напротив меня, как и в день нашей свадьбы, и я невольно вспомнила момент разделенной нами страсти и счастья. В глазах Николаса я читала сожаление, как и тогда, и, хотя он оставался неподвижным, как камень, я догадывалась, что и он вспоминает эти минуты. Я закрыла глаза и принялась страстно молиться, чтобы он снова заключил меня в свои объятия. Здесь. И теперь же. Забвение и пренебрежение порождают отчаяние. Я боялась, что и мыслями, и сердцем он не со мной, что он покинул меня.
Когда экипаж остановился и дверца его открылась, я выглянула и засмотрелась на далекие уступы скал в бухте Малхэма. С некоторой робостью я оперлась о руку кучера, когда он помогал мне выйти из экипажа. Николас с холстом под мышкой последовал за нами, бросив через плечо кучеру, чтобы тот ожидал нас с экипажем у подножия холма. Потом он взял меня за руку и повел к бухте.
Малхэмская бухта. Известковые утесы были голыми — там не росло ни одного дерева. Утесы были отвесными, а их края острыми, как бритва, и круто спускались вниз, к каменистой долине, расположенной на высоте двухсот футов. С уступа, где я стояла, можно было отчетливо видеть тропинку, извивавшуюся змеей и уходившую вниз. Она доходила до Шериф-Хилла. Одинокий луч солнца пробился сквозь тучи и отразился в замерзших лужицах дождевой воды, прорезавшей каналы визвестняке. Во время весеннего таяния снегов эти ручейки низвергнутся вниз с невероятной силой.
Я почувствовала, что Николас приблизился ко мне, по лимонному запаху его одеколона и влажной шерсти плаща.
— Мне нравится здесь, — услышала я его слова, произнесенные мне на ухо.