— Как давно ты знаешь?
— Я это заподозрил с самого первого раза, когда попытался писать твой портрет. Мне было трудно схватить сходство, в то время как в моем сознании и памяти было запечатлено одно лицо, а видел я другое.
Выпустив мои руки, Николас отвел локон черных волос, прилипших к моей щеке.
— Ты изменилась, Мэгги. Той девушке, в которую я влюбился два года назад, не пришло бы в голову мстить мне.
— Тому человеку, которого я полюбила два года назад, не пришло бы в голову травить меня, — возразила я.
Итак, мы лежали рядом, грудь к груди, бедро к бедру, и каждый выложил карты на стол. Наконец Николас соскользнул и лег рядом, правда, не убрав ноги с моего бедра и рукой все еще обнимая меня за талию.
— Мэгги, — сказал он наконец, — я хочу, чтобы ты меня выслушала. Время признаний пришло. Мы должны доверять друг другу. Я не пытался тебя убить. А это значит, что кто-то другой в этом доме пытался с тобой разделаться. И не один раз, а дважды. Разница в том, что во второй раз метили в нас обоих.
Я недоверчиво подняла бровь, отказываясь верить и даже посмотреть ему в лицо. Если бы я это сделала, я не смогла бы за себя поручиться.
— Чай был предназначен для нас обоих, — сказал он.
— Но его приготовил ты. Не станешь же ты это отрицать?
— Нет. А это значит, что яд добавили в молоко позже. Я налил его в кувшин сам.
— Полагаю, что этот яд витал над твоей головой, пока ты не отвернулся, а потом камнем упал в молоко и оказался там до того, как ты смог его обнаружить.
— Прекрати, кто-то пытался убить меня, и настроение у меня слишком скверное, чтобы выдержать твой сарказм.
— Итак, что же новенькое мы узнали?
— У тебя жало, как у осы, Мэгги. Я изо всех сил пытаюсь вспомнить, за что это я полюбил тебя тогда, когда увидел впервые.
— Потому что я была единственной женщиной, способной терпеть твою невероятную самонадеянность и высокомерие.
— Ага. Спасибо, что разъяснила.
— Не стоит благодарности.
Я не увидела, а скорее почувствовала его улыбку, скорее услышала в его голосе, потому что продолжала смотреть не на него, а в сторону. И в следующий момент его губы оказались у самого моего уха, и он сказал:
— Я вышел из кухни буквально на десять минут, чтобы проведать Матильду. Я ведь сказал, что она нездорова.
— Убедительное алиби. Чертыхнувшись, Николас вскочил с кровати и заходил по комнате.
— Черт возьми, если бы я хотел тебя убить, Мэгги, я спихнул бы тебя со скалы в бухте!
— Ты просто заговаривал мне зубы, убаюкивал меня ложным ощущением безопасности.
— Ради всего святого! Ты говоришь совсем как Брэббс.