Не прошло и минуты, как Рыжик уже вылез из-под сена, таща за собою имущество незнакомца.
– Вот за это спасибо тебе! – сказал старик, принимая от Саньки свои вещи. – А теперь сядем за стожком и позавтракаем. Ты, чай, не откажешься?
– Я и чай люблю, – поспешил заявить Рыжик, не поняв старика.
– И чаек попьем, – согласился незнакомец и направился к теневой стороне пирамиды, где и уселся, выбрав место, наиболее мягкое и сухое.
– Садись! – пригласил он Рыжика и стал развязывать торбу.
Спустя немного Рыжик сидел напротив незнакомца с набитым хлебом и свиным салом ртом и глаз не спускал с добродушного отставного солдата.
– Ну, брат, рассказывай теперь, кого ты ночью кликал и как сюда попал? – обратился к Саньке старик, когда завтрак подошел к концу.
Рыжик, проглотив последний кусок, подробно рассказал о вчерашнем случае. Незнакомец слушал его с большим вниманием, причем его круглое лицо не переставало улыбаться.
– Ну, брат, горе твое невелико, – заговорил незнакомец, выслушав Рыжика до конца, – приятеля ты своего найдешь, а не найдешь, так и без него не пропадешь. Эх, брат, на моем веку этих самых попутчиков да товарищей не счесть сколько было! И не горюю я… Да и о чем горевать-то? Человек никогда один не бывает: завсегда с ним его тень ходит… А куда же вы с этим Полфунтом шли? – вдруг вопросом оборвал свою речь старик.
– Мы шли за счастьем, – с наивной уверенностью ответил Рыжик.
– Славный путь придумали… хе-хе-хе!.. – тихо засмеялся старик, а затем проговорил: – Нет лучше, как идти за счастьем: путь долгий и веселый. Я, братец, уже двадцать лет хожу по этой самой дорожке и слез не лью…
Старик вздохнул, достал из-за пазухи кисет, набитый махоркой, и не торопясь принялся из газетной бумаги скручивать трубку, или так называемую «собачью ножку».
– А почему тебя зовут Не-Кушай-Каши? – после долгого молчания вдруг спросил Рыжик со свойственной ему простотой и наивностью.
Бывший солдат ухмыльнулся, закурил «цыгарку», выровнял рукой свои длинные усы, а затем уже приступил к ответу:
– Теперь Не-Кушай-Каши – моя настоящая фамилия, а было время, когда у меня, окромя Антона, никакого имени не было. Был я тогда подпаском. Ни отца, ни матери не помнил. Обчественный был я… Ну ладно!.. Вот это, скажем, подрос я. Надо в солдаты идти, а у меня ни роду, ни племени. Ладно… Вот это, скажем, забрили меня да в город, в казармы. Как раз к обеду пригнали меня. Ввели в казарму. Гляжу, солдаты кашу едят, жирную, пахучую… У меня нос так и заходил кругом. Грешный человек, любил я в те поры кашу. Ну ладно!.. Вот это, скажем, только я в казарму, а со двора барабан тревогу бьет. Солдаты как вскочат, как схватят ружья да вон из казармы!.. Я один и остался. Не имел я тогда понятия о военной службе и не понимал, для чего тревогу бьют. А как кашу едят – я знал. И вот это, скажем, как выбежали солдаты, я стал глядеть на кашу. А каши-то цельных шесть мисок. Пар густой, вкусный валит. Не хочу я, скажем, на кашу глядеть, а гляжу. Ну, и, грешное дело, соблазнился… Подошел я к первой миске, подсел, взял ложку и попробовал. За первой ложкой, скажем, вторую съел, а там третью, четвертую, и пошла машина в ход… Ну ладно… Вот это пришли солдаты. Каши нет, а я на полу валяюсь: глаза луженые, живот горой вздуло, и рот раскрыт – ни дать ни взять, рыба на суше. Тут, скажем, принялись меня лечить. А как вылечили, порку задали… И, помню, фельдфебель наш, когда пороли меня, стоял подле и все, сердечный, приговаривал: «Не кушай каши, не кушай каши!..» Вот с тех пор, скажем, меня и назвали Не-Кушай-Каши!..