Здесь все для него было ново, и все ему здесь нравилось. С дедушкой он держал себя совершенно свободно и нисколько его не боялся. Рыжик имел способность скоро привыкать к людям и к новым местам.
В городе народу было мало. Все, должно быть, попрятались от жары. Тишина и покой царили на безлюдных и немощеных улицах Незнамова. Только на обширной базарной площади, куда наши путники попали, пройдя несколько улиц, заметно было движение. Здесь не было ни садов, ни маленьких домиков. Квадратная площадь была с трех сторон застроена каменными одноэтажными корпусами, в которых помещались лавки, магазины и амбары. На восточной стороне площади возвышалась многоглавая церковь с высокой желтой колокольней. Мужики, бабы, дети, горожане, монашки шумной толпой двигались по площади. Говор, смех и различные восклицания беспрерывно раздавались то там, то сям и нарушали тишину летнего знойного утра.
Рыжик остановился.
– Теперь куда, дедушка, идти? – спросил он, с любопытством вглядываясь в толпу.
Он все еще надеялся встретить Полфунта, о котором сильно тосковал.
– А мы третью улицу уже прошли? – в свою очередь, спросил дедушка.
– Прошли. Теперь мы там, где людей много.
– А церковь видишь?
– Вижу. Вон она там…
– Пришли, значит… Ох-хо, грехи наши тяжкие!.. – Старик снял шапку и перекрестился. – Теперь, касатик, – заговорил дед, – веди на церковь, а от церкви я скажу, куда повернуть.
Дедушка положил руку на плечо Рыжика, поправил мешок на спине, и они двинулись в путь.
По дороге Санька, вглядываясь в прохожих, заметил среди них много длинноволосых людей, одетых в подрясники, как послушники. Между ними попадались и женщины в черных платочках и в грубых мужицких сапогах с подковами. Как у женщин, так и у мужчин за спинами висели котомки, кожаные сумки; у кого помимо сумки болтался жестяной чайник, а у кого и чугунный котелок. Таких людей Рыжик встречал на большой дороге под Киевом. Полфунта называл их «дармоешками».
Рыжик шел на церковь, держась середины базара. Площадь хотя и была вымощена, по камней почти не было видно: они были покрыты соломой, мокрыми клочьями сена и навозом.
Санька ловко проскальзывал мимо лошадей, телег, волов и людей, таща за собою дедушку Архипа. Когда они прошли половину площади, ударил церковный колокол. Густой, сильный звон, вырвавшись из высокой колокольни, пролетал над залитой солнечным светом площадью, заглушал говор и шум подвижной, оживленной толпы и, медленно затихая, таял в теплом светлом воздухе.
Дед, услыхав звон, заспешил сам и заторопил мальчика.
– Шагай проворней, касатик, – обратился он к Рыжику, – а то, гляди, поздняя отойдет, и монастырь опустеет.