– Что в Киеве делал?.. Почем мелюзгу спустил?.. – продолжал он, обращаясь к Архипу.
Но тот оборвал его.
– Не звони, Ткач: я с родимчиком[1], – сказал дед.
Оборванец, услыхав слова деда, устремил свои подбитые глаза на Рыжика, проворчал что-то и умолк. В это время народ стал выходить из церкви, и нищие заволновались. Низко и беспрерывно кланяясь, они протягивали руки, держа их ладонями вверх, и под колокольный звон затягивали нескончаемую песню.
– Подайте христа ради калечному, бездомному!.. – раздавалось с одного места.
– Православные благодетели!.. Милосердные христьяне!.. – доносилось с другого конца.
Рыжика больше всего интересовала ярмарка. Он долго и жадно следил за всем, что происходило перед его глазами, забыв о дедушке и о собственном своем положении. С высоты паперти Рыжику хорошо была видна базарная площадь. Санька до тех пор глядел на толпу, пока его глаза не устали и перед ним все не смешалось и не запрыгало в смешном и нелепом беспорядке. Площадь, покрытая навозом, соломой и клочьями сена, длинноусые украинцы в смазных сапогах и широких шароварах, бабы в цветных платочках, волы, кони, телята, телеги, ребятишки, евреи с черными пейсами, в туфлях и белых чулках, козы, бараны – все это слилось в глазах Рыжика в одну темную движущуюся массу.
– Пойдем, касатик, пора, – услыхал Санька голос деда, и тогда он только очнулся и пришел в себя.
Из церкви народ уже вышел. Нищие также стали расходиться. На паперти становилось просторнее.
– Дедушка, а куда мы пойдем? – спросил Рыжик.
– Куда все идут: на монастырский двор. Там потрапезуем и на постоялый отправимся, на отдых, значит.
Монастырский двор находился рядом с церковью и был со всех сторон огорожен высокой каменной оградой серого цвета. Массивные ворота на громадных железных болтах были настежь раскрыты.
– Вот сюда, прямо в ворота, и ступай! – проговорил дед, когда Санька остановился в нерешительности.
Они вошли на монастырский двор, переполненный народом. Направо от ворот, вдоль ограды, тянулся густой, тенистый сад. Он заканчивался на противоположном конце двора, где выступали желтые каменные здания, с окнами в железных решетках. Там жили монахини. Налево от ворот тянулась бледно-зеленая аллея из акаций. Вот здесь, по обеим сторонам аллеи, и находился народ. За длинными узкими столами сидели мужчины, женщины, старики, дети и хлебали горячий суп из больших деревянных мисок. Большинство из сидевших за столами были длинноволосые странники с котомками за плечами и странницы в черных платочках и мужских сапогах. Неподалеку от столов, на земле, на длинных кусках серого полотна, усаживались нищие, те самые, что недавно на паперти выпрашивали милостыню. Около них ходили «чернички-сестрички», как называли послушниц нищие. Чернички раздавали деревянные ложки и порции хлеба. Хлеб и ложки находились в больших плетеных корзинах, которые с трудом поднимали бледнолицые послушницы.