Окатив себя водой, Рыжий вернулся и с большим удовольствием взялся за пирожки.
— В город пойдёшь? — спросила Настя.
— Угу, — кивнул Рыжий.
— Марию увидишь, кланяйся.
— Угу, — ещё кивок.
Настя вздохнула и, помолчав немного, добавила
— Крыша течёт. За зиму разбило совсем.
— Угу.
— Чего, как филин угукаешь?
— М-м-м…
Настя улыбнулась.
— Ладно уж, ешь…
* * *
Утром в ворота Богоявленского монастыря постучался затрапезного вида путник. В оконце появилась голова привратника. Несмотря на лохмотья, хромой старец сразу узнал в прохожем одного из подручных викария, поэтому пропустил без вопросов. Закрывая калитку, заметил только:
— Кир Алексий с раннего утра в городе.
Молча кивнув, путник отправился на внутренний дворик. Он не стал ни с кем говорить, уселся прямо на камни возле входа в келью викария и задремал. Никто не досаждал ему вопросами, не будил, не звал на трапезы и службы. Обитатели монастыря давно попривыкли к странным гостям Алексия.
Встречи с митрополитом, боярами и князьями по духовным и государственным делам, требовали частого присутствия Алексия в кремле. Появляться там он не любил, предпочитая заправлять всем из-за монастырских стен, однако в этот раз отвертеться не удалось.
Накануне Семён Иванович прислал записку, в которой настаивал на встрече. Отмахиваться от великокняжеских просьб, викарий пока себе позволить не мог, и выслушивал теперь долгое нытьё старшего из сыновей Калиты.
Семён имел все основания быть довольным своим положением среди прочих русских князей. Он располагал небывалой благосклонностью орды, безусловной поддержкой церкви, влияние Москвы год от года крепло.
Правление его пришлось на пору затишья в междоусобной борьбе, что позволяло князю предаваться досугу, наслаждаясь беспечной роскошной жизнью. Налаженное хозяйство, находясь в твёрдых руках тысяцкого, не требовало от Семёна пристального внимания и ежедневного участия. Не было у него причин роптать на судьбу и в том, что касалось семьи. После чреды неудачных браков, разводов, смерти малолетних детей, семья, наконец, сложилась. Теперь он имел любимую жену, которой добивался долгие годы, а главное вполне здоровых наследников. Чего же ещё желать?
Однако князь был недоволен. Он ходил из угла в угол по просторной писцовой палате и с большим унынием в голосе сетовал Алексию на жизнь.
— Тяжело мне, владыка, — говорил Семён. — Все против меня, все меня ненавидят. Невмоготу больше выносить это.
— В уме ли ты, князь? — удивился Алексий, утратив на миг обычную невозмутимость. — Кто же смеет умышлять против тебя? Напротив, в народе о тебе только добром отзываются. Уж ты мне поверь, сведения точные. Неужто из бояр кто? Да нет, я бы сразу узнал. А если подозреваешь кого, так только скажи, я мигом это дело улажу…