— Беги, пока не поздно, — проговорил Рыжий. — Бегите все. Забудьте о достоинстве и чести, ибо это не трусость бежать от Диавола…
Не сводя глаз с призрака, разбойник не увидел, как из темноты высунулась пухлая рука, и залезла в ларец.
— Завтра я приду вновь… — угасающим голосом сказал в завершение Рыжий. — И горе тем, кто не внемлет разуму…
Что-то ослепительно полыхнуло, а когда глаза Лохматого вновь привыкли к темноте, ни мертвеца, ни его приставов-демонов в комнате уже не было.
Червленый Яр. Май.
Верхом Пахомий добрался до Старицы за день с ночью. Его приметили загодя. Жмень вышел навстречу и принял коня.
Отряд, стерегущий подходы к высохшему руслу обитал в просторной землянке, однако Пахомий от отдыха отказался.
— Хочешь сперва допросить колдуна? — полюбопытствовал Жмень. — Он, гад, свитки тайные нашёл, что викарий припрятал. Мы случайно наткнулись, когда вещи его ворошили. Утащить, хотел.
— Пусть его в Москве потрошат, — отмахнулся гость. — Старик из леса. Вряд ли в языках силён, на которых те свитки написаны. А если и углядел что, невелика беда. Вместе с гляделками в Москву доставим.
Пахомий ещё раз махнул рукой:
— Нет, я просто взгляну на Старицу.
Жмень вызвался сопровождать, но тот остановил его.
— Ступай к пленным, я скоро буду.
Пахомий пробрался к яме и заглянул. Тысячи зверьков копошились внизу, превратив овраг в огромное логово. А было время, когда он видел Старицу вполне обычной.
Год назад, почти сразу после краха муромской затеи, Алексий пришёл сюда с лучшим из своих воинов. Вернее, это Пахомий привёл викария, ведь именно он подыскивал место.
Придирчиво осмотрев старицу, облазив склоны, окрестные заросли, заглянув в каждую щель и померив лужи, викарий остался доволен. Он осторожно достал из ларца странный живой комок, на вид — сгусток слизи, и вместе с Пахомием уложил его в углубление под склоном.
Попросив монаха отойти, Алексий уселся на землю и, покачиваясь из стороны в сторону, заговорил.
Не молитву читал священник, скорее заговор чёрный. А язык, что воронье карканье. Что-то было в нём от ордынского, что-то от аравийского, но большей частью совсем незнакомый Пахомию язык. И ветхостью какой-то повеяло от слов.
Долго так раскачивался викарий. Долго терзал гортань чужой речью. Но ничего не происходило. Монах ожидал немедленного проявления силы, чуда, или, на худой конец, знака какого. Но нет. Алексий поднялся, отряхнул одежду и подошёл к нему.
— Вот и всё, — сказал священник устало.
— Всё? — усомнился Пахомий. — Что может это обрывок плоти?
— Это пока лишь семя, — спокойно ответил Алексий. Он вообще был спокоен, несмотря на недавнее поражение. И быть может в первый и последний раз, говорил с монахом как с равным. — Давай подождём немного.