Где-то внизу посыпались искры, занялся трут, и от него скоро ярко разгорелась лучина. Ожидая увидеть кого угодно, вплоть до самого Великого Искусителя, он даже вздохнул с облегчением, обнаружив всего лишь давешнего знакомца. «Видимо вчера я принял на грудь лишнего», — пришел монах к первому за утро твёрдому умозаключению.
Но ни с чем не сравнимый ужас обуял Евлампия, когда, повернув голову, он увидел лежащую рядом обнаженную женщину, которая спала, повернувшись к монаху прелестным упругим задом. От созерцания в сумрачном свете округлых плеч, стройных изгибов спины и, наконец, неописуемого вида зада, его прошиб холодный пот. Он подскочил и, ударившись о потолок, понял, что лежит на печи. Несколько раз перекрестившись, Евлампий резво соскочил на пол. Ощутив под ногами прохладные половицы, немного пришёл в себя и вопрошающе уставился на вчерашнего приятеля.
— А я ведь тебя отговаривал, — с сожалением произнёс Рыжий. — А ты не слушал меня, дурной. Срам-то какой. Что теперь делать будешь?
То, что кто-то его отговаривал, монах, хоть убей, не мог вспомнить. Ему, напротив, казалось, что парень этот вчера подливал ему то и дело.
— Где я? — просипел Евлампий пересохшим ртом. — Кто это? — он показал пальцем на печь.
— На-ка выпей, — знакомец протянул ковш, от которого несло брагой.
Монах, ещё раз перекрестившись, схватил посудину и сделал несколько жадных глотков. Увидев, что первый испуг прошел, Рыжий усадил монаха за стол и зачерпнул ему ещё браги. После чего начал разговор:
— Я ведь чего с утра-то пришел. Даже дела бросил в убыток себе. — Рыжий пригладил волосы на голове, морщась от запаха, что исходил от монаха. — То, что серебро ты спустил монастырское, ещё не самое страшное…
«Бульк», — отозвалось монашье чрево.
— Многое ты мне поведал прошлым вечером, брат Евлампий.
— Чего поведал? — испуганно спросил инок, тут же забыв про бабу.
— Многое! — резко и грубо заявил Рыжий.
Монах поперхнулся, уставился на парня.
— Да считай, что все тайны монастыря вашего и выдал. Про укромное место, где мечами звенят круглый день. Про викария, Алексия, много рассказывал, чего не каждому знать положено. Вот я и думаю, что с тобой братья твои учинят?
— Ты же не выдашь меня, добрый человек? — взмолился монах.
— Ещё как выдам, — возразил Рыжий. — Тебя выдам, глядишь, и мне кое-какие грехи простят. Признаюсь, водятся за мной грешки-то. Ну, не то чтобы дюже серьёзные, но водятся…
— Меня же прибьют, — заныл монах. — Шкуру живьём сдерут.
— Убить тебя, положим, не убьют — можешь быть спокоен, — произнёс Рыжий. — На их месте я длинный язык тебе укоротил бы. Может и они так сделают. Да точно сделают. Отрежут язык, как пить дать. А может и уши, чтобы впредь не слышал лишнего. Наложат на тебя епитимью. Сошлют на север куда-нибудь, будешь там грехи замаливать. А на севере холодища. Нынешний мороз тебе оттепелью покажется.