— Иди сюда, дорогая. Я не обижу тебя. И никому не дам тебя в обиду.
Сюзанна была не в силах двинуться с места. Она хотела этого, но ноги запутались в простыне, а в щеку уткнулась лисья морда. Он потянулся к ней. Она инстинктивно вздрогнула и отшатнулась назад, в шубы. Высвобождая ее из мехов, он приговаривал:
— Все хорошо. Все хорошо, дорогая!
Он поднял ее своими сильными руками на уровень груди. Сюзанна ожидала, что он отпрянет, когда обнаружит ее мокрую ночную рубашку и учует резкий запах, но этого не произошло. Напротив, он крепко прижал ее к своему дорогому пиджаку и понес в спальню, где помог одеться. А потом навсегда забрал ее из пентхауса на Парк-авеню.
— Ах уж эта тупая, глупая сука, — бормотал он под нос, уводя девочку прочь от этого дома.
Много позже Сюзанна поняла, что говорил он вовсе не о ее бабке.
Джоэлу Фальконеру не была свойственна сентиментальность, и весь его прежний опыт не мог подготовить его к той эмоциональной встряске, которую он испытал, увидев Сюзанну, зверьком забившуюся в изъеденные молью шубы его тещи. Даже сейчас, шесть часов спустя, когда он посмотрел на Сюзанну, пристегнутую ремнями к соседнему самолетному креслу, у него все внутри перевернулось. Ее серые глаза казались громадными на маленьком треугольном личике, волосы были стянуты в косички так туго, что казалось, кожа вот-вот лопнет, обнажив хрупкие кости. Она смотрела прямо перед собой. С тех пор как он вытащил ее из шкафа, она почти ничего не говорила.
Джоэл глотнул принесенного стюардессой бурбона и постарался не думать о том, что стало бы с Сюзанной, не зайди он, повинуясь какому-то слабому импульсу, в дом к теще. Кэй не любила мать, поэтому он встречался с этой женщиной всего несколько раз на приемах, и за время их недолгих разговоров трудно было понять, что она психически больна. Но Кэй-то должна была это знать!
Подумав о жене, Джоэл ощутил знакомое смешанное чувство неудовольствия и возбуждения, которое ей всегда удавалось вызывать в нем. Она и о дочери-то рассказала лишь через несколько месяцев после их свадьбы — примерно в то же время, когда он начал жалеть, что решился на этот брак. Кэй заверила его, что ребенку будет лучше жить у ее матери, и, не испытывая желания взваливать на себя бремя воспитания отпрыска другого человека, он не стал спорить. Она посещала дочку каждый раз, когда бывала в Нью-Йорке, и он полагал, что о ребенке хорошо заботятся. К тому времени, когда Кэй родила ребенка уже от него, он почти позабыл о существовании другого.
Помешав бурбон в стакане, он невидящим взглядом уставился в иллюминатор. Какой же надо быть дурной женщиной, чтобы так беззастенчиво забыть о существовании собственного ребенка? На такое способен лишь человек вроде Кэй — женщины слишком глупой и поверхностной, чтобы увидеть то, что очевидно всем. Ему самому следовало бы давным-давно все проверить!