Когда у меня образовался первый вариант, на улице светало. К полудню второго дня я начала видеть в этом некий намек на шедевр. Что началось, как рассказ о славе, превратилось после добавления утонченности и беспощадной правки в нечто с большим размахом. Я видела, как текст улучшается по мере работы. Значения добавлялись уровень за уровнем: с рачетом на каждого. Для простых (на поверхности): кровавая история о божественном происхождении племени браксана. Для Затара и ему подобных, что как раз и являются людьми, ради которых живет и творит поэт, — тысяча уровней значений, которые можно раскрывать и раскрывать, плюс немного черного юмора. Он поможет мастеру Искусства одновременно рассказать вторую, третью и четвертую истории.
На четвертый день все было сплетено, вербальное переплетение войны, похоти и — конечно — Главного Предательства. «Я расскажу вам о смерти Создателя», — монотонно напевала я, засыпая у себя за письменным столом, и мой разум воспользовался возможностью помечтать о тысяче утонченностей, которые может содержать эта строка, если воспользоваться речевыми режимами браксаны…
* * *
— Ланства, поэтесса.
Я низко поклонилась, сердце учащенно билось в груди. Я знала, что двое из собравшихся по крайней мере умеренно враждебны к моему Искусству; и их мне нужно завоевать на свою сторону, если жизнь дорога. Остальных нужно удовлетворить, совратить… манипулировать ими. Это было истинное искусство, которое включало поэзию типа моей.
1 — Я расскажу вам о смерти Создателя (триумф/удовлетворение/конечность)
2 — И те из вас, кто оплакивает богов, будут тронуты, (превосходство, окрашенное удовольствием)
3 — А все, кто серьезно поклоняется глупости (подчеркнутое превосходство)
4 — Упадут на колени перед судьбой небес (приказ с насмешкой)
5 — И не посмеют поднять недостойные глаза к Пустоте, где живут боги
К тридцатой строке я завоевала их на свою сторону, и в процессе редактировала свою работу, как подсказывали их почти неуловимые отклики. Это один из вызовов чтению поэзии: даже прекрасно подготовившись, невозможно предвидеть реакцию публики, и многие поэты провалились из-за нежелания адаптировать свой ценный текст в угоду ожиданиям слушателей. Я видела свой текст как живое, полное сил существо, и когда он стремился к внимающим браксанам, я помогала ему стать чем-то более великим, чем когда-либо может стать заранее приготовленное слово.
Я рисовала славную картину жизни Создателя в самых ярких и ильных образах. Мои образы пришли из мифологии других народов, для которых величайшим божеством было то, что отвечало за создание Всего Сущего. Таким образом его падение становилось еще более драматичным. Между строк, глубоко под той скрытой иронией, что была превалирующим речевым режимом этой части, я вплела в работу достаточно тонких намеков, чтобы позволить им посмеяться надо мной — потому что Авра-Салос, создатель Вселенной и всего того, что он в нее поместил, мой Создатель, не являлся отцом браксаны.