Да, это было в стиле Фроста.
– Потом они отпустили меня домой, но я думаю… – Его голос задрожал и он глотнул из стакана, стараясь сохранить столь тяжело добытое спокойствие. – Я не думаю, что они надолго оставят меня в покое.
Прошло пять дней с того момента, когда он, вернувшись домой, нашел Регину мертвой. Его умственное и нервное напряжение было столь велико, что я не переставал удивляться, как он не сошел с ума.
– Они напали на след преступников?
Он слабо усмехнулся:
– Сомневаюсь, что они этим занимаются.
– Но это их обязанность.
– И я так полагаю. Однако они ничего не говорят. – Он медленно допил виски. – В том-то вся и ирония… Я всегда с уважением относился к полиции. Кто же мог знать, что они такие?
«Чудеса, – подумал я. – Либо они хотят надавить на подозреваемого, рассчитывая развязать ему язык, либо просто ограничиваются вежливыми заявлениями, учтивыми вопросами и топчутся, топчутся на месте… В итоге единственная эффективная система расследования заставляет невиновных страдать больше, чем виновных».
– Я не вижу конца, – сказал Дон. – Не вижу.
В пятницу до обеда полицейские снова посетили нас; но мой кузен уже ни на что не реагировал. Он был апатичным и серым, как дым. Он столько выстрадал, что слова инспектора Фроста отскакивали от него как от стенки горох.
– Ты вроде бы собирался рисовать какому-то клиенту лошадь? – неожиданно спросил он, когда мы уже принялись за ленч.
– Я предупредил их, что приеду позже.
– Ты же обещал приехать во вторник?
– Я все уладил по телефону.
– Все равно тебе лучше поехать!
И Дональд настоял, чтобы я посмотрел расписание поездов, заказал такси и предупредил людей, что приеду. Я пришел к выводу, что и в самом деле пришло время оставить его одного, и стал собирать вещи.
– Мне кажется, – сказал он неуверенно, когда мы ждали такси, – что ты никогда не рисовал портреты. Я имею в виду людей…
– Иногда бывало.
– Я только хотел… не мог бы ты как-нибудь?.. У меня есть фото Регины…
Я внимательно посмотрел на него. Вероятно, это не должно было повредить ему. Я раскрыл чемодан и достал картину, держа ее обратной стороной к Дону.
– Она еще не просохла, – предупредил я, – и не обрамлена. И я не могу покрыть ее лаком по меньшей мере еще с полгода. Но, если она тебе нравится, можешь взять ее себе.
– Дай-ка посмотреть.
Я повернул полотно. Он прикипел к нему взглядом, но ничего не сказал. К парадному подъехало такси.
– Будь здоров. – Я приставил картину к стене кухни.
Он проводил меня на крыльцо, открыл дверцу машины и помахал мне на прощание. Молча, потому что в глазах у него стояли слезы.