— Да, тут вроде бы всегда ветрено, — согласился я, подумав.
— Все эти голые холмы...
— Это хорошо для лошадей.
— А я, похоже, даже и не прикасалась никогда к лошади. — У нее был слегка удивленный вид. — Большинство тех, кого я знаю, презирают лошадников.
— Всем нравится чувствовать свое превосходство, — сказал я без обиды. — Особенно когда превосходства-то и нет.
— Ого! — сказала она. — Весьма находчивый ответ.
Я улыбнулся.
— Вы удивились бы, узнав, как некоторые ненавидят лошадей. От издевательств до истерики доходит.
— И вы не обижаетесь?
— Чувства этих людей — их проблема, не моя.
Она посмотрела мне прямо в лицо своими широко открытыми серыми глазами.
— А что же задевает вас? — спросила она.
— Если мне говорят, что я прыгнул за борт, когда я на самом деле потонул вместе с кораблем.
— Ч-что?
— Если говорят, что я упал, когда на самом деле упала лошадь, а я уж вместе с ней.
— А есть разница?
— Очень даже большая.
— Вы мне голову морочите, — сказала она.
— Немного. — Я взял ее пустую чашку и положил в посудомойку. — А что задевает вас?
Она моргнула, но, помолчав, ответила:
— Когда меня держат за дуру.
— Вот, — сказал я, — совершенно правдивый ответ.
Она отвернулась от меня, будто бы в смущении, и сказала, что ей нравится мой коттедж и кухня, и не может ли она занять мою ванну. Вскоре она вышла оттуда уже без шапочки, но с заново подкрашенными губами, и спросила, в нормальном ли состоянии все остальное в доме.
— Хотите посмотреть? — спросил я.
— Очень даже.
Я показал ей гостиную, спальню и, наконец, проявочную.
— Все, — сказал я.
Она медленно отвернулась от проявочной и повернулась ко мне — я стоял у нее за спиной в прихожей.
— Вы говорили, что снимаете.
— Да.
— Но я думала, что вы имеете в виду... — Она нахмурилась. — Мать сказала, что я была резка с вами, когда вы предложили... но я не знала...
— Да ничего, — сказал я. — Все в порядке.
— Могу я посмотреть снимки?
— Если хотите. Они в картотеке, вон там.
Я открыл один из ящиков и покопался в папках.
— Вот. Деревня Ламборн.
— А остальные?
— Просто снимки.
— Снимки чего?
— Пятнадцати лет жизни.
Она остро глянула на меня, словно я нес какую-то чепуху, потому я добавил:
— Я снимаю с тех пор, как получил в подарок фотоаппарат.
— О! — Она просмотрела ярлычки на папках, читая вслух: — Америка, Франция, дети, дом Гарольда, жизнь жокея... Что такое жизнь жокея?
— Просто повседневная жизнь, если ты жокей.
— Можно посмотреть?
— Конечно.
Она вытащила из ящика туго набитую папку и уткнулась в нее. Затем она унесла ее на кухню, а я пошел следом с папкой снимков Ламборна. Она положила свою папку на кухонный стол и стала просматривать объемистое содержимое, снимок за снимком, упорно, нахмурившись.