— Разложил все по полочкам, — мрачно заключил Саймон.
— Я думал об этом всю ночь.
— Кому же ты собираешься пожаловаться?
Я неловко отвел глаза, уставился в пространство.
— Ярдману?
Я молчал.
— Полиции?
Я посмотрел на фальшивые угли. Я бы никому не сказал, если бы не...
— Неужели тебе было так необходимо, чтобы Билли не давал мне житья?
— Генри! — обиженно воскликнул Саймон. Он был безутешен. — Я и в мыслях этого не держал. Как ты мог такое подумать?
Я судорожно сглотнул и сказал:
— Билли принимал участие во всех перелетах с кобылой. И кроме, пожалуй, первого, не давал мне ни минуты покоя. Один раз он набросился на меня с кулаками, второй раз облил сладким кофе, а вчера, когда я стал разглядывать кобылу, ударил цепью. Он делал это не потому, что невзлюбил меня. По крайней мере, это не главная причина. Это был, так сказать, отвлекающий маневр, попытка не дать мне разобраться в лошадях. Потому-то он ни разу не ударил меня по лицу. Он дрался не из ненависти, а из деловых соображений.
— Генри, уверяю тебя, это не так. — Саймон явно был расстроен. — Я бы не допустил, чтобы с тобой что-то случилось.
Он протянул руку к стакану и сделал приличный глоток. Пар от напитка уже не шел. И ром, и дружба остыли.
— Ладно, не гляди на меня так, — наконец сказал он, зябко ежась и снова отпивая из стакана. — С кобылой ты все вычислил верно. Господь мне судья, но Билли на тебя я не напускал. Я и сам терпеть его не могу. Это жуткий подонок. Уверяю тебя, что бы он там ни делал, все это по собственной инициативе. Такая уж у него мерзкая натура.
Я пристально смотрел на него, искренне желая поверить и чувствуя, что сваляю дурака, если позволю ему меня убедить.
— Послушай, — сказал он, подаваясь вперед, — скажи, вот ты бы его на меня напустил?
— Нет.
— Ну вот и я нет.
Наступила долгая пауза.
— Что ты делаешь с деньгами? — спросил я.
— Расплачиваюсь с долгами, — сказал он, поколебавшись. — Тотализатор, сам понимаешь...
Но я покачал головой:
— Ты на скачках не играешь!
— Играю.
— Нет.
— Ты просто не знаешь.
— Прекрасно знаю, — устало отозвался я. — Скачки тебя не интересуют. Ты никогда не пытался получить у меня сведения о тех, кто может выиграть. Ты даже не спрашивал, какие у меня самого шансы. И не говори, что наделал карточных долгов, — тоже не поверю. Ведь если ты наделал такие долги, что вынужден воровать, чтобы расплатиться с ними, ты бы играл и в карты, и на тотализаторе, и на чем угодно. Это как болезнь.
— Воровать — слишком крепкое слово, — сказал он, поморщившись, потом взял мой нетронутый стакан и залпом осушил его. — Ярдман пенсии платить не станет, — добавил он.