— Моя жена будет графиней, — сказал я. — Как тебе это?
— Пожалуй, я могла бы это вынести.
— А меня? Меня ты могла бы выносить? Всю жизнь?
— Да. Я люблю тебя, — прошептала она мне в ухо. — Только, Генри...
— Да? «Только» — что?
— Оставайся и дальше настоящим. Ты не перестанешь быть настоящим?
— Нет, — грустно сказал я.
Она отступила на шаг, мотая головой:
— Я сказала глупость. Даже если я так быстро усомнилась, это значит, что тебе постоянно приходится что-то доказывать остальным.
— Постоянно, — согласился я.
— И все же тебе не следует заходить так далеко. — Сердце у меня вдруг защемило. — Тебе вовсе нет необходимости делать мне предложение.
У меня екнуло сердце.
— Далеко не всем делают предложения на заднем дворе пекарни у помойки, — пробормотала Габриэлла. Ее губы задрожали и растянулись в кривую улыбку, от которой у меня внутри все содрогнулось.
— Милая... — сказал я.
— Генри, — сказала она, — меня просто распирает от счастья.
Я поцеловал ее, и меня охватило, похоже, такое же чувство, что и Габриэллу. Прошло еще полминуты, и наваждение кончилось. Я вспомнил о Саймоне.
— Что такое? — спросила Габриэлла, увидев, что я вдруг выпрямился.
— Время...
— А!
— И Саймон...
— Мне страшно за него, — прошептала Габриэлла.
— Мне тоже.
Она взяла листок у меня из рук и посмотрела на него.
— Мы делаем все, чтобы не сказать правды — что все это означает.
— Да, — тихо согласился я.
— Вот и скажи, пожалуйста, сам.
— Это была та весточка, которую он мог оставить. Причем единственным способом. — Я замолчал и пристально посмотрел в ее серьезные глаза. После секундной паузы я закончил: — Его больше нет в живых.
— Может, он попал в тюрьму, — растерянно сказала Габриэлла.
Я покачал головой:
— Саймон уже третий, кто вот так исчез. Был некто Баллард, организовывавший транспортировку лошадей отсюда, потом Питерс — у него была как раз моя работа. Теперь они оба исчезли. Баллард пропал год назад. Они как в воду канули.
— Этот Билли... — медленно начала Габриэлла.
— Этот Билли, — продолжил я, — молод, жесток и носит под мышкой заряженный револьвер.
— Пожалуйста, не возвращайся с ними.
— Я в безопасности — пока я буду помалкивать. — Я забрал у Габриэллы отчаянное послание Саймона, скрепил булавкой банкнот и записку, собрал былинки сена и положил все это в бумажник. — Я вернусь в Англию и там разберусь, к кому мне следует обратиться.
— В полицию, — сказала Габриэлла.
— Не уверен.
Я вспомнил о югославской купюре и о словах Габриэллы, сказанных ею в первый наш вечер вместе: «Коммунисты начинаются в Триесте». У меня было чувство человека, ненароком оступившегося и угодившего в кротовую нору, где он обнаружил целую тайную сеть подземных ходов. Было маловероятно, что те, с кем меня свела судьба, были самыми заурядными мошенниками. Это были курьеры, агенты... и бог знает, на кого они могли работать. Удивительно, что я так близко соприкоснулся с людьми, о существовании которых только догадывался, но тем не менее и не надеялся увидеть воочию. Впрочем, соседи Питера и Хелен Крогер в Кранли-Драйв, наверное, тоже были бы сильно удивлены.