В некотором недоумении Руперт вернулся к игорным столам: ярость, которую он заметил в глазах Октавии, поставила его в тупик.
Почти рассвело, когда последний гость покинул дом. Октавия смотрела на комнату, карточные столы с явным отвращением. Руперт разлил в два бокала коньяк.
— Держи. Заслужила, — подал он ей бокал.
— Не хочу, — покачала она головой. — Лучше пойду спать.
— Присядь, Октавия. — Голос Руперта звучал спокойно и ровно.
Октавия бросила на него хмурый взгляд:
— Уже пять часов утра. Я хочу спать.
— Посиди.
Что-то было в нем такое… в его тоне, что заставило ее повиноваться.
— В чем дело?
— Это ты должна мне сказать. Тебе что-то не понравилось в сегодняшнем вечере. Филипп Уиндхэм? — Руперт спокойно смотрел на нее, его глаза лучились теплотой и озабоченностью.
— Нет.
Он пригубил коньяк.
— Так отчего же ты так разозлилась?
— А ты подумай сам! — Октавия сердито вскинула голову. — Какие еще я могу испытывать чувства, когда вижу, как ты ссыпаешь в ридикюль Маргарет Дрейтон целое состояние? За что ты ей платишь?
Заботливое выражение словно испарилось из глаз Руперта, и его сменило раздражение:
— Неужели ты настолько глупа? Если чего-то не понимаешь, сначала спроси, а потом делай выводы.
— Не смей так разговаривать со мной! — Октавия побелела, глаза метали золотистые молнии. — Я не делаю никаких выводов. Я видела, как ты давал этой женщине кучу золота! И все это видели!
— Именно, — заметил он холодно. — Видели все. Октавия уставилась на него в недоумении:
— Так ты хотел… чтобы это видели?
— Именно, — снова повторил он. Потом заговорил с резкостью мужчины, который не переносит чужую глупость:
— Если бы ты взяла на себя труд хоть немного подумать, то поняла бы: именно присутствие Дирка Ригби и Гектора Лакросса было причиной моей щедрости с мадам Дрейтон. Мне было нужно, чтобы они заметили, как я сорю деньгами.
Октавия почувствовала себя неловко. Ревность привела ее в такую ярость, а отнюдь не деньги. Догадывался ли Руперт об этом? Октавия предпочла бы, чтобы ее обвинили в глупости, но только не в ревности. Но в следующую минуту она уже поняла, как отвести от себя подозрение.
— Как я могу что-либо понять, если ты ничего мне не говоришь?
Руперт помолчал.
— Мне казалось, ты уже знаешь — я люблю играть с закрытыми картами.
— Тогда нечего пенять, что я делаю глупые выводы. В его глазах появилась изумленная догадка:
— То, о чем ты думаешь, не правда.
Октавия с минуту молчала, разглядывая собственную туфельку, наконец сказала:
— Почему же? Я заметила, как она получила цену, и знаю, что в свое время с ней переспали все придворные мужского пола.