Октавия отвернулась. Выплеснулись чувства, которые раньше даже в самых потаенных уголках души она боялась облекать в слова, и девушка чувствовала себя опустошенной.
Руперт тяжело вздохнул:
— Ничего позорного в той первой ночи не было.
— Конечно же, было. Я вела себя как распутница. Мы оба прекрасно понимаем: если бы это было не так, ты бы не предложил мне соблазнить своего врага.
Руперт взъерошил волосы. Подошел к окну, минуту постоял, наблюдая, как на землю быстро спускаются синие сумерки.
За его спиной не шевелясь сидела Октавия. В ту первую ночь ее поведение, без сомнения, было бесстыдным, но она о нем не сожалеет. Произошло то, что произошло.
Первым очень тихо заговорил Руперт:
— Ты нисколько не виновата в том, что случилось в «Королевском дубе».
— Ты сам сказал, это я тебя позвала.
— Позвала, но не по своей воле. — Он по-прежнему невидяще вглядывался в падающую на землю ночь.
— Не понимаю. — Октавия вдруг похолодела. Ей показалось, что в комнате затаилось нечто страшное, гораздо страшнее, чем вырвавшиеся у нее слова.
— Помнишь горячий пунш?
— Да. — От нехорошего предчувствия Октавия схватилась за горло.
— Тогда, наверное, не забыла, как сказала, что хорошо бы в него добавить гвоздики?
— Помню. — Страх вместе с тенью забился по углам. Руперт обернулся.
— В гвоздике содержалось вещество, которое помогает расслабиться… снимает всякие самоограничения, усиливает чувственность.
Октавия непонимающе уставилась на мужа. Она помнила свои ощущения: особое возбуждение, беспокойство, провал в восхитительный, чувственный мир, без рассудочных и душевных барьеров. Ночь любви показалась ей сказкой.
— Ты меня опоил? — В вопросе прозвучало сомнение, точно девушка не могла поверить в то, о чем спрашивала.
— Да.
— Значит… значит, изнасиловал.
— Можно сказать и так.
— Но зачем? — Она проговорила это очень тихо, но с невероятной силой.
Руперт вернулся к столу и сел. Пламя свечи внезапно резко очертило проступившие у рта и у глаз морщинки.
— Мне нужна была твоя помощь, — прямо ответил он, решив, что и так достаточно ее обманывал. — Хотел привязать тебя к себе. Хотел, чтобы ты познала радость любви.
— Понимаю, — откликнулась Октавия и пригубила портвейн. Она надеялась, что вино растопит ком в горле, снимет тяжесть в груди. — И у тебя все получилось.
Руперт потянулся к ее безвольно лежащей на столе руке, но она отдернула ее как ужаленная.
— Я хочу, чтобы ты мне поверила. С тех пор я больше так не думаю.
— И какое это имеет значение? — безразлично произнесла Октавия, но ей хотелось плакать, кричать, выцарапать ему глаза.