С минуту он сидел неподвижно, но не сводил с девушки глаз. А когда поднялся со скамейки, все произошло настолько быстро, что Эмма не успела ничего предпринять, а он уже оказался рядом. Она стояла, зажатая между ним и колонной, — по обеим сторонам ее головы он успел положить на холодный мрамор ладони.
— Не убегай от меня, Эмма, — мягко попросил он. — После вчерашнего вечера мы оба понимаем, что между нами ничего не изменилось.
— Неужели, Аласдэр, ты не понимаешь, — воскликнула Эмма, — что в этом-то вся трудность?! Мы обречены! Мы совершенно не подходим друг другу и все же так удачно ладим: музицируем, поем, любим друг друга!
Его губы оказались совсем близко. Он стал покусывать мочку ее уха, язык провел влажную дорожку по щеке и уткнулся в уголок рта. При этом Аласдэр что-то ласково нашептывал ей на ухо.
Руки обвились вокруг ее тела, и он крепко прижал ее к себе. Ладони настойчиво скользнули по ягодицам, сжали их, приподняли Эмму вверх так, что она невольно встала на цыпочки. Напрягшаяся жаждущая плоть прижалась к низу ее живота, и бедра Эммы наполнились влажной слабостью, от которой она вся затрепетала.
Исчезла настороженность и усталость, осталось одно необоримое желание. В этот миг Эмме было безразлично, окажись Аласдэр самим воплощением дьявола. Она хотела именно его. И хотела всегда. Рука ее потянулась к твердому бугру под бриджами. Эмма охватила его, почувствовала, как он вздрагивает под ее ладонью. С наслаждением вздохнула и прижалась к Аласдэру.
— Боже, как я по тебе скучал! — прошептал он и, нащупав выступавшие груди, положил ладони на мягкие холмики. Эмма снова вздохнула, но на этот раз нетерпеливо. — Пресвятая Дева, но нельзя же здесь! — Аласдэр отстранился. — Ради Бога, посмотри, где мы стоим! — Нелепость их положения заставила его рассмеяться. — В насквозь продуваемом греческом храме под ливнем.
— Да, но как же быть? Куда пойти? — Эмма обхватила себя руками. Зубы стучали не столько от холода, сколько от разочарования.
— Я знаю одно местечко. — Он быстро принял решение. — Стой здесь. Я приведу лошадей.
— Ты промокнешь.
— В моем теперешнем состоянии это только на пользу. Упакуй провизию. Я вернусь через пять минут.
Эмма побросала остатки пикника в кожаную коробку. Руки тряслись то ли от пронизывающего ветра, то ли от неудовлетворенной страсти. Кожа замерзла, но кровь струилась по венам, точно расплавленная лава. Ни одна толковая мысль не приходила в голову. Разум будто бы покинул голову, опустившись к бедрам, а сами бедра были единственной частью тела, которую она ощущала.