Синтия смутно помнила, что Дерек закрыл дверь, чтобы никто не мог их услышать. Все ее внимание было поглощено несчастной подругой.
— Ах, Ханна, как ты могла подумать, что я сыграю с тобой такую злую шутку?
— Прости меня. Но все выглядело так… выглядело так, как будто вы…
Синтию снова захлестнула волна вины: она вдруг поняла, что ее вопрос, хотя он и шел от сердца, все же мог ввести Ханну в заблуждение.
— Да, наверно, так и было, — сказала Синтия в порыве откровенности. — Все выглядело так, как было на самом деле. Ах, Ханна, мне так жаль! Прости меня. Больше это не повторится, клянусь тебе.
Лицо Ханны снова сморщилось.
— Я не могу соперничать с тобой, Синтия. Ты такая красавица, а я такая простушка…
— Ты не простушка! — в гневе воскликнула Синтия.
Дерек тактично кашлянул.
— Я подожду за дверью, ладно?
Ханна вздрогнула. Она, по-видимому, не заметила Дерека и решила, что они с Синтией одни.
— Да, прошу вас, мистер Уиттакер.
Синтия бросила на него благодарный взгляд, и Дерек вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Между тем Ханна немного успокоилась. Достав откуда-то носовой платок, она начала промокать им лицо.
— Прости меня за то, что я такой ребенок.
— Ты не ребенок. Это все моя вина, — горячо ответила Синтия. — Я вела себя бездумно и подло.
— Что ты, Синтия. Не говори так!
— Не защищай меня, Ханна! Я никогда себя не прощу, и ты даже не пытайся заставить меня не раскаиваться в том, что я сделала. Я больше не буду вести себя так, как вела до сих пор. Я поняла, что мне надо совершенно изменить свое поведение.
Слабая улыбка озарила лицо Ханны.
— Зачем? Ты мне кажешься идеалом.
— Я слишком идеальна, — горько заметила Синтия. — Слишком послушна. — Сказав это, она вдруг усомнилась и покачала головой. — Разве это возможно? Возможно быть слишком послушной? Слишком покорной?
Ханна на минуту задумалась, а потом, шмыгнув носом, кивнула:
— Думаю, что любая добродетель, доведенная до крайности, становится пороком. Я слышала, как кто-то сказал, что, если любовь заходит слишком далеко, она превращается в идолопоклонство. А излишняя скромность в конце концов оборачивается ханжеством. А чем, интересно, становится послушание, как ты думаешь?
Синтии никогда раньше не приходил в голову этот вопрос. Обхватив себя руками, она задумалась.
— Может быть, ленью, — мрачно сказала она. — Душевной ленью. И конечно, ленью ума. Мне сейчас трудно сказать. Надо как следует подумать. — Синтия нахмурилась, подбирая нужные слова. — Мое послушание сделало меня пассивной. Подчиняясь воле других людей, я подавляла в себе собственное мнение. Я все чаще и чаще старалась вообще не думать. А ведь это не правильно, разве не так?