В камере только и было что грубо отёсанные гранитные глыбы стен да дверь, сколоченная из толстых брусьев, стянутых толстыми железными полосами. Плечами долбить — годы уже не те, старые кости не так быстро срастаются, да и всё одно хрен высадишь. Меча же нету. И нож с пояса исчез, и сапоги спёрли вместе с потайным засапожным кинжалом, и кольчугу уволокли, даже на драный камзол кто-то позарился. Кто ж такой алчный? Не новый ли друг Чумп? Он, конечно, свой с виду, да и камзол ему не по размеру, к тому же без кружев, но вдруг привычки одолели? Глянь, весь мир спёр, один казематец остался. Ан нет, запирать бы он не стал, да и пинать едва ли. К тому же сапоги на нём мягкие, изукрашенной кожи, не иначе снял с иного городского щеголя, такими больно не напинаешь, а тут словно цепами измолотили, аспиды. Но ежели, к примеру, враги — вроде снилось что-то, — то где же тогда сам Чумп?
Панк потянул носом, ухватил слабый, но явственный кровавый дух. Пощупал штаны — под пальцами хрустнула ломкая корка засохшей крови. Генерал устыдился: вот, заподозрил собрата в подлости, а тот, по всему, насмерть стоял над ним, пьяным безбожно! Вот ведь как обернулось: вор бился с превосходящими силами противника, а он, боевой офицер и мастер меча, проспал, хоть в ратном деле сведущ и искушён безмерно! Вдвоем, глядишь, и отбились бы, а там и до магистра гномского было бы недалече… Так вот же — потерял соратника, едва повстречав, и сам вон как влип — как бы не пришлось позавидовать героической Чумповой гибели. И как проспал? Опять нечестно сыграли…
Ну а дальше что? Едва ли тут гоблинам являют снисхождение. Не для того же дубасили, чтобы выразить восторг от его тактической сметки. Так и кончишь свой век, генерал, в петле по итогам скоротечного суда. Мол, за совокупные прегрешения рода гоблинского перед прочим дримландским народонаселением… А тут не то что на петлю наберётся — в нужнике утопят, вот уж самая кончина для офицера. И поди докажи, что ты не тать, а баронский титул добыл потом и кровью на общих правах — выслужившись, а вовсе не из засады… Выкупом едва ли соблазнятся — не поверят, что заплатит, да и правы будут. А поединка дать — так для этого не лупят и не запирают, он от этого дела и так никогда не бегал…
Генерал подобрал под себя босые ноги — штаны оставили, и на том спасибо, вот без оных было бы взаправду неудобственно. Посидел, подумал. Думы были мрачные, почему-то от выгребной ямы не отдалялись. Печально это и недостойно столь знатного воителя! Драться можно — и нужно — до самого конца. Ну нет ни меча, ни доспеха, зато опыта и умения никто не отнимет! Панк рывком встал, затёкшие мышцы затрещали, собрал их все в тугие узлы, тут же распустил, погнал кровь по онемевшим членам. Как ни колошматили, а мышцы послушно ожили, затрепетали, вздулись. Дверь, правда, и не такого удержит… так что с неё и начнём! Панк в три шага добрался до двери и трижды душевно прислал в неё пяткой. Брусья еле-еле дрогнули. За год, может, и расшатаются… но ждать как-то недосуг.