— Шучу. Пойдем на кухню, там есть табуретки.
— Да я за тобой, на колесах. Зимородок велел прибыть на службу. С вещами.
— В таком виде? У меня же больничный!
Широкое пухлое лицо Морзика явно утратило симметрию и в левой части своей приобрело желто —зеленый оттенок. Под глазом отчетливо просматривался синяк.
— В командировку тебя отправляют срочно.
— А куда?
— В Коломну, кажется... Клякса все расскажет.
Морзик скептически посмотрел на себя в зеркало, висевшее в прихожей, поскреб пальцем жесткую щетину, оттянул кожу под глазом.
— С такой видухой только на опознанку ехать… Заметут самого. В Москве особенно. А я сегодня к Волану собрался…
— К Волану не пускают, я заезжал. Приедешь из Коломны — вместе сходим.
Вспомнив о Диме Арцеулове, оба посерьезнели.
Молодые, красивые, сильные, они стояли молча и смотрели друг другу в глаза в зеркале. Черемисов на голову возвышался над Лехельтом.
— Клякса — мужик! — гордо сказал Морзик, выпятив могучую бочкообразную грудь.
— Костик — старая гвардия разведки. — определил Андрей, пощипывая плоский нос. — Нас с Гатчины сняли...
Какая-то грусть и чувство вины прозвучали в его голосе.
— Вот морда пройдет — я туда съезжу, разберусь с мусорами! — решительно заявил Морзик.
— Зимородок намылит шею.
— Не узнает! Я по-тихому… Если, конечно, добрый друг не настучит… Шучу, шучу. Но мне тоже охота разобраться!
— Ты, вон, уже наразбирался! Не лицо, а цветик-семицветик! Клякса не верит, что шпана машину вскрыла... Думает, ты сам на них нарвался.
— В протоколе записано! — возмутился Черемисов. — Пусть почитает! Там даже их добровольные признания есть! Вот зануда, блин!..
Он уже забыл, что только что восхищался Зимородком.
— Как же они тебе рожу-то разукрасили, чемпион? — сочувственно спросил Лехельт, глядя на спортивные трофеи хозяина квартиры.
— Бывает… Они тоже не лопухи… с одним я даже дрался когда-то… на городе, кажется. Главное, конечный результат. Трое в КПЗ, только один сбежал. Который в машину влез…
— Значит эти пойдут по хулиганству. Зря старался. Даже сидеть не будут — теперь только по решению суда можно в камере держать...
Морзик огорченно присвистнул, скривился. Разбитые изнутри губы болели.
— Черт с ними! В другой раз никуда не потащу — отметелю прямо на улице, чтобы неповадно было. Им же хуже будет.
— Превышение полномочий.
— А я как частное лицо буду бить!
— Как частное — можно. А это как?
— А вот так!
Черемисов надул щеки, выпучил глаза и скорчил глупую смешную рожу, долженствующую изображать «частное лицо»
— Х-а! Х-а! — он провел короткую серию резких ударов. — И мой коронный — правый боковой — х-а!