— Пойдем, — позвал его Нэаль, — надо еще укрепить изгородь.
— Я не могу больше оставаться, — ответил Кэвин, и на Нэаля обрушилось все, чего он так опасался, разыскивая Кэвина; но он все равно рассмеялся.
— Работа — отличное лекарство от тоски, старик. Пойдем. К полудню ты изменишь свое мнение.
— Я не могу больше оставаться. — Кэвин встал и посмотрел прямо в глаза Нэалю. — Пойду возьму свой меч и лук.
— Зачем? Защищать арфиста? Что он будет говорить в Ан Беге? — «Не обращайте внимания на этого великого воина, он по собственной воле идет за мной?» — Хорошую пару вы будете представлять собой на дороге.
— И все же я пойду за ним. Я сказал, что пробуду здесь зиму. Но ты украл у меня еще один год. Мальчик прав — это место покоится во сне. Уходи отсюда, Кервален, уходи и сделай еще какое-нибудь добро до нашего конца. Хватит этого блуждания во сне, довольно ты уже здесь побыл.
— Ты еще вспомнишь о нем, когда снова будешь голоден, когда будешь дрожать от холода или лежать в какой-нибудь канаве и никого не будет рядом с тобой, о Кэвин! Послушайся меня.
— Нет, — промолвил Кэвин и робко обнял Нэаля. — О мой господин, один из нас должен идти служить королю, даже если мы никогда не увидим его коронованным.
И Кэвин, не оглядываясь, направился к дому.
— Возьми тогда Банен, — закричал ему вслед Нэаль. — А если захочешь вернуться, пусти ее без узды, может она принесет тебя домой.
Кэвин остановился, опустил плечи.
— Ты слишком любишь ее сам. Лучше благослови меня, господин.
— Да будет с тобой мое благословение, — сказал Кервален и посмотрел, как тот удаляется к дому, а большего ему и не надо было. Нэаль повернулся и побежал. Он бежал через поля, как когда-то давным-давно, как ребенок бежит от чего-то или к чему-то, или просто потому, что сердце его раскалывалось надвое и он не хотел видеть, как кто-то идет навстречу своей смерти, а уж менее всего Кэвин.
Наконец он упал в траву на вершине холма, и все тело его заныло с такой же силой, как его сердце. У него не было слез — он видел себя, мрачного поджарого человека, который износился от прожитых лет, как изнашиваются камни; а вокруг него царил мир и покой, даруемый холмом, а внизу стояли сады со спелыми яблоками, лежали широкие луга, а под старым дубом высился дом с амбаром. Над головой же было небо. За отрогом холма блестел путь, как камни на солнцепеке, а стебли травы так сияли, что глазам было больно, и он отвернулся, встал и пошел по холму.
Потом его начало грызть сомнение, и, идя вдоль хребта, он начал оглядываться в поисках Кэвина — боль саднила и не отпускала его. Но дойдя до спуска в долину, он никого не заметил и понял, что опоздал.