– Ну, слава тебе, Даждьбоже! Хоть один про меня знает.
– Погоди, – почесал в затылке граничник. – Выходит, что ты Добрыне нашему женой доводишься?
– Выходит, что так, – сказал я.
– Понятно, – разулыбался отрок. – А ты тогда кто? – спросил он меня.
– Так ведь, – пожал я плечами, – я он и есть.
– Кто он-то?
– Добрын.
– Ой, не могу! – Шустрый паренек палицу из рук выронил, за живот схватился и залился громким смехом. – Ой, смотрите, люди добрые, как меня, горемычного, обмануть хотят! Ой, да что же у меня на лбу написано, что я дурачок непутевый?
– Чего это он разошелся? – спросил я старшего.
Тот в ответ на меня недоверчиво покосился и топор с плеча снял.
– А то, что брешешь ты, как кобель некормленый.
– С чего это вдруг?
– А с того. – Молодой глаза от слез утер, рукоять палицы носком подцепил, подкинул ее и поймал ловко. – Сдается мне, – сказал вдруг серьезно, – что вы лазутчики Полянские. Слазь с коня, а то сейчас я ему ноги переломаю.
– Животина-то тебе чем не угодила? – разозлился я.
– А тем, что она на своем хребте вражину носит! – сказал малый.
– Не враги мы, – спокойно сказала Любава. – Мы в Овруч едем. Добрыня с отцом повидаться хочет.
– И эта туда же, – сказал старший. – Ты-то хоть, мужнина жена, не встревай. Ты что? Думаешь, мы поверим, что это Добрыня?
– Да наш Добрыня ростом чуть пониже Святогора-хоробра будет, – поддержал его шустрый. – У него кулак, что твоя голова, а конь под ним такой, что как скакнет, так во-о-он там… за бором вмиг окажется. Он самого Змея одолел, а в Царь-городе с василисом сразился и паскудника этого побил. Нашенский он. Из рода Нискиничей! Ему сам князь Мал родителем! А ты его именем прикрыться захотел.
– Это откуда же ты такое выдумал? – спросил я.
– Так про это вся земля Древлянская гудом гудит. А на той седмице на торжище Баян про это бывальщину пел. Так пел, что ажник сердце зашлось…
– Теперь понятно, откуда у этих небылиц ноги растут, – ухмыльнулся я. – Наплел подгудошник с три короба, измыслил не рядышком, а вы, лопухи, уши развесили.
– Ты, гнида полянская, Баяна не тронь! – разозлился граничник, топором замахнулся. – Его сам Велес в маковку поцеловал! И не тебе, паскуднику, его хаять! А ну! Слазь с коня! Кому говорят!
– Эх, чтоб вас всех! – выругался я.
Не хотел я со своими в драку лезть, да, видимо, учить дураков придется. Тронул я коня чуть вперед, за ворот паренька шустрого подхватил, от земли оторвал. Тот от неожиданности палицу свою снова выронил. Затрепыхался, словно кутенок, руками-ногами дергает.
– Дивлянка! Дивлянка! – напарнику кричит. – Топором его! Топором супостата! Он меня, вражина, за шею захлестнул!