– Выходит, что нарочно этот сон мимолетный меня накрыл? Недаром ты понял, о какой крови я речь веду, – разозлился я. – Получается, что Алатырь мне будущее показал?
– Может, так, а может, и нет, – ответил ведун. – Мало ли чего тебе там пригрезилось.
– И потом… – сказал Звенемир, – смерть нескольких людей может жизни многие сохранить. Тем более что души этих людей давно Чернобогу отданы.
– Так отчего же вы мне жизнь оставляете? – удивился я.
– Эх, – вздохнул Белояр. – Если бы все так просто было, думаешь, мы бы с тобой сейчас разговаривали?
– Нам учителями нашими завещано тебе выбор дать, – Гостомысл посмотрел на меня с надеждой, смутился вдруг и сказал тихо: – Уж больно бабушка твоя за тебя просила.
– Она знала?
– Да, – кивнул старик. – Знала больше, чем многие.
– Она раньше нас участь твою проведала, оттого и жалела тебя сильно, – добавил Светозар.
– Так что знай, Добрын, сын Мала, что род Нискиничей – пращуров твоих – из Ирия Светлого за тобой наблюдает и надежду великую возлагает, – Гостомысл навис надо мной, словно коршун над добычей. – Их памятью заклинаю тебя, Добрыня, – взмолился ведун, – возьми коня, вернись к отцу, сделай так, как подобает потомку Даждьбогову.
– Кошт тебе выпал не из легких, – Белояр посохом пристукнул. – За тобой выбор. И пускай он правильным будет.
– Только ты сам решить сможешь, – волхв Новгородский руки к небу вознес, – идти ли по стезе Прави, или отметником[100] презренным стать и веру пращуров наших на поругание Чернобогу отдать. Так уж Доля с Недолей порешили, что лишь в твоей власти Ночь Сварога задержать. Бери коня, езжай к отцу, – сказал Светозар и поклонился мне до земли.
– Конь тебя мигом к своим домчит, – добавил свое слово Звенемир. – А Баян тебя проводит, чтоб ты ненароком не заплутал…
– Во имя Сварога! – провозгласили остальные ведуны, и где-то в вышине громушек вдарил.
Захрипел у коновязи белый жеребец и на свободу вновь рваться стал.
– Мышка-норушка бежала, хвостиком махнула, яичко упало и… – прошептал я.
– О чем это ты?
– Сказка мне бабулина припомнилась.
Не приучен был подгудошник к верховой езде, все больше пехом по земле ходил, вот и теперь он моего конька в поводу вел. Из чащи буреломной мы выбрались, леса да болота позади остались, а он все никак не решался в седло сесть. Я же рядом ехал да о своем думал.
Когда после странной ночи у Алатырь-камушка ведуны по родам своим разошлись, я белого жеребца в объездку взял. Хорош был Сварогов конь – зол и могуч. Попервости поборолись мы с ним изрядно. Узду он покорно принял, но стоило мне на хребтину конскую потник положить, такие выкрутасы выделывать начал, так брыкался, что, если бы не станина рогатая, зашиб бы меня до смерти. Не дал я ему воли: седло быстро накинул, подпруги подтянул, вскочил на спину да повод в кулак зажал.