Поскольку сбитый лошадью штабс-капитан пострадал накануне сильнее всех, Аня решила, что должна заботиться о нем, как настоящая сестра милосердия, – Валентин Петрович приехал в эти места, чтобы оправиться после фронтовых ранений, а вовсе не для того, чтобы получить новые увечья.
Но Валентин со своей стороны пытался окружить Анну таким вниманием, что им приходилось долго спорить, кто кому окажет очередную услугу.
Вообще в присутствии Анны Валентин становился странным – он бледнел, молчал и смотрел ей в лицо долгим грустным взглядом. С Лелей он был другим – веселым, по-мальчишески озорным, шутил, дурачился, но, оставаясь наедине с молодой вдовой своего сослуживца, сразу менялся.
Поначалу Анне казалось, что она просто напоминает Салтыкову свою покойную сестру и пробуждает в нем грустные воспоминания – ведь всем известно, что когда-то он был безумно влюблен в Нину. Но вскоре Аня почувствовала, что поступками Валентина руководит нечто иное. Что именно, она боялась сказать даже самой себе, но от этих смутных догадок у нее сладко щемило сердце.
Сидя за столом, они оба не могли съесть ни куска, но старались не выдавать волнения и вели какой-то бесконечный ничего не значащий разговор над остывшими чашками с чаем…
Анна светским тоном о чем-то рассказывала, внутренне задаваясь вопросом, не слишком ли громко стучит ее сердце. Ей самой бешеный стук сердца казался просто оглушительным. Вдруг и Салтыков поймет, что она не в силах справиться с волнением, и сделает из этого какие-нибудь неправильные выводы? Мужчины имеют привычку к странной трактовке событий…
Аня даже почувствовала некоторое облегчение, когда Леля вернулась в Привольное в сопровождении доктора и московского сыщика, нарушив их с Салтыковым тет-а-тет.
– Ну-с, деточка моя, на что же мы жалуемся? – загудел пожилой врач своим низким баритоном. – Давайте-ка, голубушка, оставим гостей, господа нас извинят, и уединимся для медицинского осмотра. Я только свой саквояжик прихвачу, там, красавица моя, много нужного по докторской части… Помню, деточка, вы у меня прежде-то все просили ваших кукол трубочкой прослушать, нет ли у них, дескать, хрипов в легких. И у одной куколки мы с вами установили пневмонию и назначили ей постельный режим, – доктор раскатисто расхохотался и продолжил: – Теперь-то уж, сударыня, в куклы, поди, не играете?
Доктор говорил с Анной спокойным, добрым голосом, каким обычно говорят с маленькими детьми. Аня подумала, что старому врачу, хорошо знавшему не только ее отца, но и бабушку, а может быть, и деда, наверняка трудно воспринимать нынешнюю хозяйку усадьбы как взрослую даму, а не как капризную болезненную малютку, которой в представлении доктора она была совсем недавно.