Чуть подальше уходила в море коса, которая, как я узнал позже, так и называлась – Песчаная. За ней, кстати, катерок и скрылся.
Вот и вся диспозиция. Или дислокация.
Я вошел в воду, надел ласты. Сполоснул изнутри маску, оставив в ней чуточку воды, чтобы не потело стекло, и поплыл, опустив лицо в воду, мерно работая ластами, как пароход плицами, только без брызг. А «дельфином» так и не научился. Не успел.
Солнце стояло невысоко, лучи его скользили по поверхности воды, не проникая вглубь – и она казалась от того серой, пасмурной. Но была чистой, и я хорошо видел дно в песчаных рубчиках, которое постепенно терялось в зеленоватой глубине. Стали появляться водоросли, покрытые мидиями камни. Пробежал между ними бойкий краб и сел на попу, угрожающе задрав клешни, когда на него упала моя тень. Плавно скользнула от меня стайка крупных лобанов, и я пожалел, что не захватил ружья.
Впрочем, у меня нынче другая охота. Или за мной?
Я повернулся лицом к берегу и, стоя в воде, чуть перебирая ластами, осмотрел скалы, окружавшие виллу. Они образовывали, замыкаясь, что-то похожее на кривобокую, зеленую изнутри чашу с отколотым со стороны моря краем. Ну, естественно, на дне чаши – вилла (умнее не придумаешь), поверху – сероватой опоясывающей каемкой просматривалась дорога, круто сбегающая у берега к воротам. Но вот что мне показалось: чаша эта не только кривая, но еще и с чуть заметной трещинкой, начинающейся у берега и исчезающей в глубине бухты – не тропа ли, опоясывающая склоны от моря до моря?
Как бы там ни было – за дурное дело Серый взялся. Оградить эту совершенно идиотски расположенную виллу от нежелательного вторжения – явного или тайного – просто невозможно.
Я поплыл к берегу. Тем более что Анчар уже давно махал мне своей шапчонкой.
Он сидел на скамье, курил трубку. У его ног, в песке, – большая деревянная фляга, рядом – деревянное блюдо с фруктами.
Анчар протянул мне кружку, наполненную вином:
– Пей. Хорошо перед завтраком. Такое вино ты никогда не пил. Оно для силы. И для храбрости.
Вино было прекрасное и изумительное – оно возбуждало жажду, его хотелось пить без конца. И я снова подставил кружку под кровавую струю из фляги.
– Сто литров выпьешь, – сказал Анчар, – сто лет проживешь.
– Сто литров разом? – спросил я, переводя дыхание. – Или за сто лет?
– Почему ты всегда смеешься надо мной? – вдруг спросил он. В голосе – ни тени обиды или вражды, только грустный интерес.
– Потому что я тебя боюсь.
Он покачал головой.
– Ты уже ничего не боишься. У тебя все было. И ты все оставил. Потерял.