Все мы здесь такие, подумал я. У всех нас многое было и ничего нет. В конечном итоге…
– Хочешь еще? – Он наклонил флягу. – Это вино только в нашем роду делали. Семейная лоза.
И что-то мелькнуло в его глазах, вернее – погасло. Словно чайка на мгновение уронила на них тень распахнутого крыла, закрыв им ясное солнце.
Ну и команда подобралась. Заговор обреченных.
– Послушай, Анчар, – спросил я не о том, о чем сейчас спросить хотелось. – Тут поверху тропа какая-нибудь есть?
– Есть. Но трудная. Не всякий одолеет.
– Покажешь?
Он кивнул.
– После завтрака свезешь меня в море?
Он даже не спросил – зачем?
– Я море не люблю, укачиваюсь. Но свезу. Пойдем кушать. Все встали уже.
Завтракали на веранде. В тени виноградных лоз, заплетавших решетчатую крышу. Над нами горячо созревали тяжелые гроздья. Листва, когда ее беспокоил ветер, пропускала на миг солнечные лучи, и они бегали по столу, искрились в графинах и бокалах, играли на лезвиях ножей, соскакивали на холодные плиты пола. Отзывались мягким блеском в глазах Виты…
Когда-то мой друг, писатель Прохор, в очередной раз безнадежно влюбленный, высказался в минуту пьяного отчаяния: самая лучшая женщина та, которая утром прекраснее, чем ночью. Тогда я не понял его. Сейчас начал понимать.
…Густые тени длинных ресниц на щеках. Легкие, струящиеся по плечам волосы. Яркий блеск зубов в неожиданной улыбке. Волнующий тембр голоса.
К тому же все, что говорила Вита (даже пустяки о погоде и вкусе вина), казалось очень значительным, наполненным глубоким, сокровенным смыслом.
Почему так? Да кто же скажет? Может быть, ее словам придавала глубину и цвет очаровательная артикуляция свежих красивых губ. Может быть, Вита благодарила улыбкой за то, что ее понимают. Может быть, внимательный добрый взгляд обещал, что будто она вот-вот скажет о тебе что-то очень хорошее, чего не знала даже твоя мама. И скажет громко, для всех…
Словом, как говаривал Прохор, женщина из далекого, волшебного юношеского сна. Такую женщину провожаешь тоскующим взглядом, щемящим сердцем. Словно знаешь: ты никогда не будешь с нею счастлив… она не будет счастлива с тобой… она никогда не будет твоей… она сама никогда не будет счастлива…
…Когда Вита отбросила салфетку и, на мгновение прижавшись щекой к плечу Мещерского, встала и пошла к морю, за столом стало пусто. Даже солнечные блики забегали по-другому, метались так, словно что-то потеряли.
Мещерский, прервав разговор, с нескрываемой горькой нежностью посмотрел ей вслед. Ну-ну…
Анчар собрал со стола посуду на сервировочный столик и укатил его в дом.