Вита играла на рояле что-то мне незнакомое, щемящее и безрадостное. Да и что еще могли играть в этом доме?..
Вита опустила крышку рояля, с улыбкой повернулась ко мне.
– Я слышала, мистер Грей, – кивок в сторону Мещерского, – что в море появились акулы?
– Врут, как всегда. Не акулы, а скаты. Близится осень, они зачем-то мигрируют к берегу. Очень вредные создания, особенно когда наступаешь на них. Болезненно и опасно. А кроме того, здесь водятся дракончики. Такая миленькая рыбка вроде бычка, с острым и ядовитым плавником на спине. Если она им уколет, могут быть большие неприятности.
– А именно? – заинтересованно уточнил Мещерский. Будто хотел эти неприятности доставить лично мне.
– Его яд парализует дыхательную систему. Может наступить удушье.
Мещерский покачал головой, умело пожал плечами.
– Вы сговорились, – догадалась Вита. – Нам нужна еще одна женщина. Для равновесия. И равноправия.
– Скоро будет, – сказал Анчар. – Рыжая, зеленая, шальная. Правильно сказал?
– Я рада за вас, – улыбнулась мне Вита. – Мы будем с ней плавать на острова. Назло скатам и акулам. – Она по очереди указала на меня и Мещерского.
Женька проделала все, что надо. В соответствии с моими указаниями. Машина еще только останавливалась, а она уже перемахнула через закрытую дверцу, издала ликующий клик и бросилась мне навстречу. Едва не свалив под розовый куст, она повисла у меня на шее, целовала в уши и нос, болтала от восторга ногами и так визжала, что на мирном турецком берегу, наверное, подумали, что мы прищемили дверью своей любимой болонке ее пушистый хвост. Или что ее нагло бесчестит какой-нибудь громадный беспородный бродяга Джек.
Ну да Бог с ними, с мирными турками. Главное – наши ближайшие враги не могли за этим спектаклем догадаться, что к Шерлоку Холмсу приехал его любимый доктор Ватсон.
На поднятый Женькой шум вышел на палубу большой яхты Мещерский и помахал ей капитанской фуражкой. Они с Витой романтически ночевали сегодня в каютах. В какой-то степени моя заслуга – я постепенно и ненавязчиво приучал их к мысли о неизбежной эвакуации. Или эмиграции. Хоты бы временной.
Анчар достал из машины Женькину сумку и сам отнес ее в дом. Мы, обнявшись, вошли следом. В мою резиденцию.
Женька осмотрелась, сморщила нос.
– Серенький, жаль ты моя, – запела она на деревенский манер, – что же ты все по чужим углам-то? Когда ж у тебя свой-то дом будет?
– Да никогда не будет, – обрадовал ее я.
– Слушай, – она плюхнулась в кресло. – Слушай, Серый, переезжай-ка ты к нам. Мама (домохозяйка) тебя любит, папа (коммунист) от тебя тащится. Будете с ним водку на кухне пить. Песни революционные петь. А потом, как нажретесь, мы вас в чулан свалим. И красным флагом накроем. А папенька как захрапит, я, значит, к тебе под этот красный флаг-то и нырну. И такую тебе классовую борьбу устрою…