Но что же такое в этом конверте? Какая скрыта в нем сила или опасность? Видимо,
его потеря грозит каким-то серьезным срывом. Крахом в каком-то важном деле…
Ладно, пока это оставим. Без Женькиной информации я буду только «блудить» в потемках с повязкой на глазах и сбивать лбом невинные деревья. Не надо спешить, все придет своим чередом.
Хорошо уже то, что передышка получилась. Если, конечно, Монах меня не наколет. Тогда эта передышка последним вдохом станет. Или выдохом. Для всех…
А жизнь наша курортная тянулась сама по себе: море, вино, женщины. Впрочем, с женщинами у Серого пока пусто-пусто. Скорее бы рыжая приезжала…
…Мы с Мещерским лежали на берегу, Вита непослушно уплыла далеко к островам. Анчар возился в винограднике, лозу животворящую холил, овевал ее своей любимой песней из двух слов.
– Что вы можете сказать о Баксе? – спросил я Мещерского. Не в первый, кстати, раз.
– Ничего. Это не в моих правилах.
Недурно, отметил я, со вкусом.
– Но ведь Бакс-то играет с вами не по правилам.
– Он – это он. – Знаменитое движение плеч. – К тому же он долгие годы был моим партнером в делах…
– Ну да, наслышан в свое время: Князь – голова, Бакс – руки. Правда, кровавые, но это уже мирмульки.
Мещерский не интересовался разговором. Его единственный интерес находился сейчас далеко в море, мелькал среди волн белой шапочкой. И Мещерский, опершись на локти, все время на нее поглядывал, что-то высматривал в синей дали – беспокоился. А что я говорил?
Вдруг он привстал и заслонил глаза ладонью от солнца. Я тоже пригляделся – над морем мелькали какие-то черточки, словно низко над волнами неслись стремительные птицы, время от времени ныряя за рыбешкой.
– Дельфины, – пояснил Мещерский. – Они часто нас навещают. Вита дружит с ними.
Это славно. От такой жизни со змеями сдружишься, с пауками песни петь начнешь.
– Мы думаем, – не отрывая глаз от моря, произнес Мещерский, – на Кривой мыс пойти, с вашего позволения.
– Сколько туда ходу?
– В хороший ветер часов шесть.
– Не будет ветра – пойдете на моторе. Это не моя проблема…
– Тихо, – остановил меня Мещерский, тревожно прислушиваясь.
С моря донесся слабый, далекий вскрик.
Мы вскочили на ноги. И сколько ни вглядывались, не могли различить в далеких волнах белую шапочку. Только воровато, будто нашкодив, удалялись к мирному турецкому берегу черточки дельфинов.
Мы переглянулись, не сговариваясь, подхватили ласты и бросились в воду. Понеслись как два катера. Особенно Мещерский. Он поднимал такие буруны своими «винтами», что я никак не мог обогнать его…
Слава Богу, она была жива. Обессиленно лежала на спине, раскинув руки, с разметанными в воде, тяжело намокшими волосами.