– На! Подавись! – Я швырнул в него «вальтер». – Но если хоть один патрон потеряешь, я…
– Все знаю, – успокоил он меня, – не трать слова без дела. Иди за мной.
Внутри мне тоже немного понравилось – прилично, культурненько. Но я и не особо-то приглядывался, ведь и прежде доводилось захаживать в апартаменты богатых жуликов и бандитов. Да к тому же что-то говорило мне, что у Серого теперь будет достаточно времени изучить эту обстановку поближе. Похоже, опять влип…
Анчар отворил раздвижные двери, отступил, пропуская меня, и затворил их за моей спиной.
Комната была кабинетом. За окном, точнее во все окно, сверкающее море, вздуваются ветерком легкие шторы; много книг, хорошие картины, сабли и пистолеты по стенам; лампа под зеленым абажуром на письменном столе под зеленым сукном. Компьютер с принтером на угловом столике. Рядом с ним, на полу, в особых гнездах – совершенно настоящие амфоры. Которые – целые, даже с ручками, которые – в виде искусно склеенных черепков.
За столом – мужчина средних лет. Он хорошо улыбнулся, встал, пошел навстречу, протягивая руку.
– Мещерский, – назвался он.
А то я не знаю. Встречаться не доводилось, но наслышаны, батенька, весьма наслышаны.
– Мы сейчас позавтракаем, не возражаете? Ведь вы не завтракали сегодня?
– И не спал, – уточнил я, демонстративно давя зевок.
– Простите, – опять улыбнулся Мещерский. – Мне крайняя нужда в вас. Да вы и не должны быть в обиде – ведь Арчи весьма своевременно снял вас с бомбы.
– Надо думать, если не эта ваша крайняя нужда, то Арчи и не проявил бы такой трогательной заботы.
– Скорее всего, – откровенно согласился он, дружески положив руку мне на плечо, направляя к бару. – Считайте это авансом.
Серьезный будет, стало быть, разговор. И дело не в баре, а в откровенности.
Пока Мещерский готовил напитки, я с такой же откровенностью разглядывал его. Высокий, стройный, приятное мужественное, интеллигентное лицо, спокойные, точные, уверенные движения. Он был похож на героя Джека Лондона, который вначале перелопатил весь Клондайк, перестрелял всех конкурентов, набил свой брезентовый мешок самородками и золотым песком, а потом превратился в беспощадную акулу бизнеса, однако с какими-то своими, даже своеобразными, принципами чести и совести.
Правда, последнее заключение я сделал, исходя не из его внешности, а из того, что давно уже знал о нем.
После аперитива мы перешли в столовую. Большой стол был накрыт на двоих. Но я уже почувствовал, что в доме есть женщина. Дом дышал ею. Впрочем, меня это не касается.
Столовая – ну прямо вся в духе девятнадцатого века, до мелочей. И, надо сказать, со вкусом. Мужчине с этим делом не справиться. Мало того, что тут не было электричества (только свечи в кенкетах, шандалах и подсвечниках), даже книга на столике у кресла была в старинном кожано-медном переплете; я уже не говорю о безделушках на камине и картинах на стенах.