Ганс-Улоф смотрел на него не без замешательства. Всё это звучало так, будто председатель Нобелевского комитета вёл такие разговоры каждый день.
— Этот человек попытает счастья с кем-нибудь другим, — сказал Ганс-Улоф. — Кто-то, может, и возьмёт деньги.
— Может быть. — Тунель наклонился вперёд, хитровато сощурив глаза. — Кстати, а почему вы их не взяли?
— Я? — Ганс-Улоф даже поперхнулся.
Если вы, как говорите, и без того намеревались проголосовать за госпожу Эрнандес, вы могли взять их с чистой совестью. В конце концов, ведь это не повлияло бы на ваш выбор. А три миллиона крон, к тому же не подлежащие налогообложению, хороший кусок, я вам скажу.
Ганс-Улоф заметил, что его руки вцепились в подлокотники кресла, на котором он сидел.
— Уважаемый коллега, я вас уверяю, что я не колебался ни секунды, — сказал он сдавленным голосом. — Репутация и безупречность Нобелевской премии для меня священны.
— Священны, так-так, — сказал Тунель, вздохнул, откинулся назад, подперев подбородок сложенными, как для молитвы, ладонями, и молча застыл так на некоторое время.
— Я надеюсь, вы мне верите, — сказал наконец Ганс-Улоф, когда молчание стало уже нестерпимым.
Тунель задумчиво кивнул.
— Знаете, — начал он странно неделовым, досужим тоном, — ведь до меня доходит всё, что говорят люди. Не ускользнуло от меня и то, что многие говорят о Софии Эрнандес Круз пренебрежительно. Потому что она женщина. К тому же испанка — представить себе нельзя, чтобы испанка смогла провести значительную работу в области нейрофизиологии, не так ли? Не говоря уже об этой не относящейся к делу моральной дискуссии. Такова уж предвзятость наших уважаемых коллег. — Он рассеянно смотрел перед собой и несколько раз задумчиво кивнул. — Ну да, вполне возможно, и мои собственные предубеждения были бы ничем не лучше. Но я однажды встречался с Софией Эрнандес Круз. Это было, когда она ещё работала в университете Аликанте, за два года до того, как разразился весь этот цирк в прессе и она переехала в Базель. Это было уже довольно давно. Она тогда исследовала действия наркотиков, и хотя по сегодняшним представлениям это был вполне закономерный этап её работы, я припоминаю, что я находил это исключительно необычным. Ибо она одна из самых живых личностей, каких мне приходилось встречать. И, сверх того, одна из умнейших.
Ганс-Улоф неудобно сполз на край своего стула.
— В её квалификации я никогда не сомневался. Как я уже сказал, я собирался голосовать именно за нее.
— Согласились бы вы со мной, что профессор Эрнандес Круз вообще не нуждается в нечестных способах воздействия?