— Эксперименты Эрнандес Круз показывают, — продолжал Тунель, — что некоторые феномены, считавшиеся до сих пор причиной нейронных процессов, на самом деле являются их следствиями. — Он оглядел зал, жмурясь в улыбке. — А это не следует путать, дорогие дамы и господа. Когда дует ветер, листья на деревьях шевелятся, однако не они производят ветер.
Это вызвало смех.
Ганс-Улоф увидел, что этот журналист встал и попросил сидящих рядом выпустить его. Что бы это значило? Он отступил назад, спрятавшись за толстого оператора, который его даже не заметил.
Пора идти. Тем более что всё происходящее вдруг показалось ему жутким. Он повернулся, протиснулся наружу, поспешил сквозь пустое фойе к гардеробу, сорвал своё пальто с плечиков и на ходу набросил его на себя. Прочь отсюда.
— Профессор Андерсон!
Только не теперь. Он спешит. Весь остаток дня он хочет пробыть Гансом-Улофом Андерсоном, отцом-одиночкой дочери-подростка.
— Профессор Андерсон, подождите! Мне надо вас спросить.
Ганс-Улоф оглянулся. То был журналист. Спутанные волосы, толстые очки. Он догонял его такими быстрыми шагами, что уйти от него было невозможно.
Действительно не убежать.
— Оставьте меня, — фыркнул Ганс-Улоф и зашагал прочь быстро, как только мог. Но ему был пятьдесят один год, а его преследователю самое большее двадцать пять, борьба явно неравная.
— Почему София Эрнандес Круз, профессор Андерсон? — раз за разом повторял журналист, боком приплясывая рядом с ним и даже не запыхавшись.
В конце концов Ганс-Улоф остановился.
— Вам следовало бы остаться на пресс-конференции, — выдавил он из себя. — Она для того и существует, чтобы объяснять такие вещи.
Мужчина с ухмылкой помотал головой.
— Как раз нет. Там объяснят только, почему профессор Эрнандес Круз заслужила Нобелевскую премию по медицине. Но не объяснят, почему её присудили именно ей.
— Потому что за неё проголосовало большинство Нобелевского собрания. Очень просто.
— А, да. — Ухмылка, кажется, не убиралась с его лица. — Но почему большинство проголосовало за неё? Вот о чем я себя спрашиваю. Видите ли, я несколько последних месяцев был занят тем, что интервьюировал профессоров этого уважаемого института, и меня всякий раз удивляла негативная реакция, стоило мне заикнуться о Софии Эрнандес Круз и сё эксперименте.
Ганс-Улоф почувствовал, как его дыхание постепенно успокаивается. Журналист прав. Именно таково было общее настроение.
— Вы что, всерьёз рассчитываете, что я стану сейчас это комментировать? — задал он, тем не менее, встречный вопрос.
Журналист продрался пятерней сквозь дебри своих спутанных волос.