— Это, эм-м, двоюродная сестра. Мы с ней не особенно дружны и практически не контактируем, — он откашлялся. — Но она настаивает на том, чтобы вести домашнее хозяйство, пока она здесь. Я не осмеливаюсь ей перечить, иначе она будет совсем невыносимой. Поэтому я хотел бы вас попросить не приходить в следующие два месяца. Несмотря на это, я заплачу вам пятьдесят процентов вашей зарплаты в качестве возмещения за простой, само собой разумеется, — поспешил он добавить.
На другом конце провода послышался крайне недовольный вздох.
— Не подумайте, что я такая корыстная, но ведь я не могу на следующие два месяца вдвое уменьшить моё отопление и квартплату тоже не могу уполовинить. И двое моих мальчишек как ели, так и будут есть все больше с каждым днём.
— Да, я уже понял. Как вы относитесь к семидесяти процентам?
В конце концов они сошлись на восьмидесяти процентах, чем Ганс-Улоф был доволен. Он пошел бы и на полное сохранение жалованья, а торговался только ради пущей достоверности. И Эйми тоже осталась довольна, это он знал точно.
Уладив таким образом всё, что можно было уладить, он каждое утро ездил в институт и держал себя так, будто ничего нс случилось. Он целиком отдавался своей работе, а в обычных разговорах следил за тем, чтобы не выдать волнение, здоровался с коллегами, которые ему встречались, и старался быть в курсе всех научных публикаций и текущих событий. Вечерами он заканчивал работу вовремя, быстро покупал в супермаркете по пути самое необходимое и спешил домой к телефону. Иногда они звонили, и он мог поговорить с Кристиной, иногда аппарат молчал, и он напрасно ждал до поздней ночи.
Время от времени звонил кто-нибудь из её класса, или учительница, или мать одного из детей, чтобы справиться, как дела у Кристины. Она всё ещё висит на волоске, неизменно отвечал Ганс-Улоф. Нельзя ли позвонить ей хотя бы по телефону, приставали особенно её одноклассники.
— К сожалению, пока нельзя, — отвечал он на это, не пускаясь в объяснения.
В институте никто ничего нс заподозрил. Никто, кроме Боссе Нордина, который перехватил его на парковочной площадке через два дня после голосования.
— А ведь мы договаривались вчера вечером сходить выпить.
— Что? — Ганс-Улоф вздрогнул и тут же вспомнил об этом. — Ах да, верно. Мне очень жаль, я… Я совсем забыл.
Это была истинная правда.
— В самом деле? — не унимался Боссе. — Или ты меня избегаешь?
Ганс-Улоф удивлённо раскрыл глаза:
— Я? С чего это? Как ты мог подумать… С какой стати мне тебя избегать?
— Может, потому что ты удивлён.
— Я? — Ганс-Улоф уставился на человека, которого долгое время считал своим другом. Он понял, что Боссе хотел оправдаться перед ним за своё голосование. — Ну да, если честно… так, как ты высказывался о Софии Эрнандес Круз до этого…