Как и во всех предыдущих донесениях, в нем не содержалось никакой интересующей его информации – ничего, чем можно было бы воспользоваться. Судя по сообщению оперативника, который вел наблюдение за Трэвисом, его шурин выходил из отеля только для того, чтобы встретиться с невестой и вместе с ней пообедать или поужинать. Иногда и то, и другое. Что касается результатов прослушивания квартиры и офиса Трэвиса, то запись на пленке не показала ничего необычного: не было никаких подозрительных посетителей, никаких телефонных разговоров с шейхами или другими потенциальными инвесторами.
Или Трэвис стал вдруг чист и безгрешен, словно только что выпавший снег, или этот сукин сын оказался хитрее, чем предполагал Рендл.
– Проклятие! – Швырнув отчет на диван, он встал и подошел к окну, выходящему на Остров сокровищ и мост, соединяющий Сан-Франциско и Окленд-Бей. Неужели он ошибается, и Трэвис не хочет акционировать отель? Или его шурин просто дожидается удобного случая?
Мысли его переключились на Франческу и на то, как она отреагировала бы на затею мужа, если бы узнала о ней. Он не сомневался, что она пришла бы в ярость и заставила его немедленно прекратить наблюдение. Потому что превыше всего на свете она ценила честность.
– Я влюбилась в тебя, потому что ты не такой, как другие мужчины, которых я знала, – сказала она, когда они впервые оказались наедине. – Ты не пытаешься казаться другим, чем есть на самом деле. И ты не лжешь. Мне это нравится в мужчине. – Покусывая мочку его уха, она прошептала: – Честность меня возбуждает.
При воспоминании о том дне и обо всех чудесных днях, которые за ним последовали, на его лице появилось выражение умиления. Он встретил ее весной 1990 года, когда все еще был одним из многочисленной армии голодных художников Сан-Франциско. Один приятель дал ему тогда пригласительный билет на открытие галереи, и, хотя после такого рода мероприятий он всегда возвращался в плохом настроении, он, тем не менее, отправился туда.
Стоя перед большим черным полотном с единственной белой точкой в центре, он услышал, что кто-то за его спиной тихо рассмеялся. Оглянувшись, он увидел самую красивую девушку из всех, которых когда-либо встречал.
– Что, по-вашему, пытается сказать нам художник? – спросила она заговорщическим шепотом.
Рендл снова взглянул на картину, которая почему-то называлась «Вселенная».
– Я думаю, – ответил он с некоторым озорством, – он пытается сказать, что хотя нам время от времени внушают, что мир никогда не бывает только черным или только белым, это утверждение, по-видимому, является ошибочным.