– А каковы у меня шансы выиграть процесс?
– Весьма слабые. Трэвис положил вилку.
– Что значит «весьма слабые»? Он, черт возьми, мой сын. Моя плоть и кровь. Мало того, что от меня скрыли факт его рождения, так его еще без моего согласия отдали совершенно чужому человеку. Ты считаешь, что это справедливо?
– Нет, не считаю. Но суд подойдет к этому с другой стороны.
– Почему? В чем проблема?
– Во-первых, эта Дайана Уэллс является его законной матерью и единственным родителем, которого когда-либо знал Закери. Он ее любит. Он привязан к ней эмоционально. Во-вторых, вы с Надин не состояли в браке.
– Но, несмотря на это, он по-прежнему остается моим сыном.
– Верно. Однако тебе потребуется немало времени, чтобы убедить судью в том, что Закери с тобой будет лучше, чем с матерью. – Он положил в рот кусочек меч-рыбы. – Почему бы тебе не выбрать более простой путь решения этой проблемы?
– Какой?
– Поговори еще раз с Дайаной Уэллс. Скажи ей, что ты просто хочешь иногда видеться с мальчиком. Прошло уже достаточно времени, и она, возможно, стала более сговорчивой.
Трэвис покачал головой:
– Я уже говорил тебе, что она не желает со мной разговаривать. Она просто захлопывает дверь перед моим носом и швыряет трубку, когда я звоню. Она даже пригрозила матери, что, если потребуется, добьется запретительного судебного решения. Ты не мог бы как-нибудь помочь?
– К сожалению, нет. Я хотел бы помочь тебе, но...
– Ты можешь это сделать, – наклонившись к нему, сказал Трэвис. – Я хочу, чтобы ты представлял мои интересы.
Кейн очень удивился:
– Я специализируюсь на уголовных делах, Трэвис. Я не веду дел об опекунстве.
– Я знаю, но мама хочет, чтобы этим занялся ты.
– Дело возбуждает не Маргарет, а ты.
– Я тоже хочу, чтобы ты взялся за это дело.
– Это неразумно. В этом штате есть полдюжины адвокатов, значительно более компетентных в вопросах семейного права, чем я.
– Но ни у одного из них нет твоего опыта работы в суде. Судьи тебя уважают. И кто, как не ты, сведущ в этих вопросах, если сам недавно боролся за опекунство...
Заметив, как напряглось лицо Кейна, Трэвис осекся, выругав себя:
– Будь я проклят, Кейн, прости меня. Мне не следовало напоминать тебе об этом.
Кейн, у которого пропал аппетит, положил вилку и нож. Он приехал в Сан-Франциско, чтобы забыть прошлое, но даже и по прошествии двух лет воспоминания всегда настигали его, когда он меньше всего ждал. Как сейчас, например.
– Извини, – снова услышал он голос Трэвиса.
Усилием воли Кейн прогнал воспоминания, нахлынувшие на него после слов Трэвиса, и сосредоточился на настоящем.