– Интересно, к кому же ты относишь меня: к снобу или к психопату?
– Перестань. Я не хочу ссориться. У меня и так плохое настроение. Я был в салоне, мне сказали, что я начал лысеть. Ты будешь любить меня лысым?
– У тебя типичная педалофобия.
Мне жалко, что я не военный – у них там тоже очень много красивых слов. Например, дислокация. Или вот еще…
– Мне тоже жалко.
– Что ты имеешь в виду?
– Ничего.
– Тебе жалко, что я не военный? Или что я не сноб-шизофреник с кучей денег из твоего обожаемого окружения?
– Опять по новой! Твои комплексы становятся просто невыносимы!
– Зато вы все просто без комплексов! Захотели ребенка похитить – пожалуйста! Трахать ее – пожалуйста! Что еще? Для чего еще мне не нужны комплексы? А?!
– Ты все сказал?
– А надо еще что-то?
– Мне надоело быть козлом отпущения. Я не виновата в том, что ты не в состоянии заработать деньги, которые тебе нужны для осуществления твоих амбиций! Я не виновата в этом!
– Моих амбиций? Моих? Ты, вероятно, имеешь в виду свои собственные! А? Нравится тебе рассказывать подружкам, что твой молодой человек младше тебя на пятнадцать лет? А?
– А тебе что нравится? Выпрашивать у меня квартиру в Майами?
– Выпрашивать?
Он повесил трубку.
Еще вчера все было по-другому.
Они были в Париже.
Перед аэропортом он отвез ее в маленькое кафе. Шел дождь. Они стояли в очереди. В этом кафе были самые лучшие в городе устрицы. Их можно купить с собой. Они взяли дюжину и ели их прямо на улице. Как и все остальные. Под дождем.
Они просто ели устрицы. И наслаждались ими и друг другом. И никогда Ангелина Петровна не чувствовала вкус устриц так остро, как на этой узкой парижской улочке. Под дождем.
Он умер.
Умер, это когда человека нет на свете? Когда он не ходит, не думает?
Но как в это поверить?
Или умер, это если ты его больше никогда не увидишь?
Но Оля и убежала специально для того, чтобы его больше никогда не видеть.
Значит, он умер гораздо раньше?
Но почему тогда только сейчас ее сердце разрывается на миллиарды маленьких кусочков и каждый из них вонзается в ее кожу острыми кинжалами?
Почему только сейчас слово «никогда» приобрело для нее страшный, опустошающий душу смысл?
Как будто она осталась одна. Но она и была одна. Всегда.
Нет. У нее был он. Он заменял ей весь мир. Она просто этого не понимала.
Она грезила о свободе.
Но совершенно не представляла, что с ней, с этой свободой, делать. Если нет его.
Он ведь так и говорит: «Любовь – это когда весь мир умещается в одном человеке».
А теперь ей ничего не хочется.
Нет, хочется. Туда, обратно. В их дом. И чтобы он был рядом. Ведь со временем многое бы изменилось. Все время менялось. Он бы научился уважать ее.