— Одеколон покупаете в Стокгольме? — поинтересовался Эрих.
— Что? А, нет, давно там не был. Мне привезли, но могу поделиться, это настоящий «Аткинсон».
— Спасибо, я после бритья растираюсь спиртом. А вы не боитесь, что гестапо унюхает и задумается?
— Ну что вы, Дорнбергер, у них есть более серьезные поводы задумываться. Так я хотел спросить…
— Ладно уж, спрашивайте, если невтерпеж.
— Скажите, те работы… в которых вам было предложено участвовать — их, вы думаете, ведут и по ту сторону фронта?
— Несомненно.
— И вы считаете, они могут вестись там с известным опережением — сравнивая с состоянием этих работ в Германии?
— Нет, этого я не думаю. Хотя, в принципе… — Эрих подумал, пожал плечами. — В принципе — не исключено, но маловероятно. В Америке, скажем, практически нет урана — ну, это такое… можно назвать это исходным сырьем. У нас очищенный уран есть, и в довольно большом количестве, но нам катастрофически не хватает многого другого. Словом, это можно назвать состоянием неустойчивого равновесия возможностей.
— Я понимаю… И вы боитесь, что любая поступающая от нас информация нарушит равновесие не в нашу пользу. Что ж, логика в этом есть… Но послушайте, Дорнбергер, хотим мы этого или не хотим — судьба нацистского режима решается сейчас силой оружия; может быть, не так уж и не правы те, кто желал бы способствовать появлению более мощного оружия у… другой стороны?
— Шлабрендорф, вы просто не в курсе. Сейчас уже речь идет не о судьбе нацистского режима, речь идет о судьбе человечества. Работы, о которых мы говорим, следует вообще прекратить, забыть о них, строжайше воспретить любое приближение к этой теме.
— Вот как. Они действительно столь опасны?
— «Опасны»! — Эрих усмехнулся. — Это, знаете ли, не подходящее к данному случаю определение. Опасно давать спички ребенку, опасно перебегать улицу на красный свет. Это другая категория опасности.
— Понимаю, — задумчиво повторил Шлабрендорф.
— Ничего вы не понимаете. Поэтому просто поверьте мне на слово — уж я-то знаю, что говорю. Мне, согласитесь, было бы куда приятнее сидеть в лаборатории, чем таскаться по свету, завоевывая для этих параноиков их «жизненное пространство»… То Франция, то Африка, то Россия — да будь я проклят. Мне еще не хватает какого-нибудь уютного местечка за Полярным кругом! Кстати, теперь я догадываюсь, куда меня отправит тот однорукий: скорее всего, в Нарвик.
— Нет, в Нарвик вас не отправят, — меланхолично возразил Шлабрендорф. — Я же сказал, вы будете служить вместе с подполковником Штауффенбергом здесь, в Берлине.